сочинения Иустина. Причем знание это было так совершенно, что все многочисленные филологи, из которых некоторые знали греческий язык чуть ли не лучше своего родного, - совершенно не заметили этой средневековой вставки. Это фантасмагория! Или жеї наш редактор был в несомненных сношениях с диаволом и только средствами черной магии мог совершить это непонятное чудо!
За Иустином следует Ириней .
Если у Иустина только говорится об Апокалипсисе и дается парафраз апокалиптических мыслей, то у Иринея приводятся цитаты из Апокалипсиса. Напр., в XXVI гл. 5-й книги 'Против ересей' говорится: 'Еще яснее о последнем времени и о десяти царях его, между которыми разделится владычествующее ныне царство, показал ученик Господа Иоанн, в Откровении изъясняя, что такое десять рогов, виденных Даниилом; он говорит, что ему так было сказано: и десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царство, но примут власть со зверем на один час. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю. Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их, ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей'.
Такие же определенные цитаты из Апокалипсиса рассыпаны по всей 5-ой книге Иринея . Н.Морозову ввиду многочисленности этих цитат приходится все сочинение Иринея 'Против ересей' из II в. перенести в V. Это он делает простой ссылкой, что и Гарнак относит сочинение 'Против ересей' - к началу пятого века. Но, во-первых, если бы это было и так, то это мнение не является достоянием науки, а является личным мнением Гарнака, а разве мало частных мнений у различных исследователей? А во-вторых, и это - главное: Н.Морозов, ссылаясь на Гарнака, вовсе не говорит, на какое именно сочинение Гарнака он ссылается, очевидно, сам он этого сочинения не читал, а так от кого-нибудь это услышал. Но можно ли доверять в таких случаях слуху, чужим словам? чтобы проверить Н.Морозова, я взял томы Harnak'а 'Die Chronologie d? er? altchristlichen Literatur bis Eusebius' , перечитал все, что написано в них об Иринее и увидел, что Гарнак ни одним словом не обмолвливается о том, что '5 книг против ересей' написаны не во II, а в V столетии, а между тем где же и писать об этом Гарнаку, как не в Хронологии древнехристианской литературы'. Не имея под руками всех сочинений Гарнака, я не мог пересмотреть их всех, но для того чтобы еще более убедиться в неправильности ссылки Н.Морозова, я взял первый том новейшей и одной из лучших историй древнехрист. литерат. - 'Geschichte d?er? altchristlichen Literatur' Bardenhewer'а и, пересмотрев главу об Иринее, еще раз убедился; что никаких заявлений об отнесении '5-ти книг против ересей' к 5-му веку в критической литературе и нет. Что же получается? Неужели Н.Морозов считает возможным ссылаться на несуществующие авторитеты - выдумывать факты, которых нет?
Это слишком тяжелое подозрение получает характер полного вероятия после изумительной реплики Н.Морозова на слова Тертуллиана об Апокалипсисе.
У Тертуллиана, писавшего в начале III века, в его сочинении против Маркиона есть определенное свидетельство об Апокалипсисе.
Вот в каком виде приводит его Н.Морозов:
'Имеем и Иоанна вскормленные церкви, ибо хотя Марцион отвергал его откровение, однако ряд епископов, рассмотревший дело до начала, постановил автора в Иоанне'.
Приводя затем латинский текст этой фразы, Н.Морозов говорит:
'Уже самое безграмотное выражение этой фразы 'вскормленные церкви' показывает, что она должна принадлежать перу средневековых переписчиков'. Опять напраслина на бедных средневековых тружеников! Если бы Н.Морозов на волосок внимательнее отнесся к приведенной фразе Тертуллиана, он должен был бы увидеть, что безграмотность выражения 'вскормленные церкви' должна быть отнесена не на счет средневековых переписчиков, а на счет одного только Н.Морозова. Н.Морозов, очевидно, абсолютно не знаком с латинским языком, не знает его самым элементарным образом. В тексте говорится: 'Habemus et Ioannis alumnas ecclesias'. Раскройте какой угодно латинский словарь, и вы увидите, что имя существительное alumna не передается на русский язык причастием: 'вскормленный, -ая, -ое'. Alumna - значит питомица, воспитанница. Вставляем это первое и буквальное значение слова 'alumna' в фразу Тертуллиана, и у нас получается: 'у нас есть Церкви, питомицы Иоанна', т.е. такие Церкви, которые насаждены были Иоанном, которые поддерживались его заботой. Что же нелепого, что же безграмотного в этом выражении? Решительно ничего. Еще из гимназии мы помним выражение из овидиевских Метаморфоз, что Мидас
Silenum reddit aiumno .
Что получилось бы, если б Н.Морозов и здесь alumno перевел 'вскормленному'? Очевидно, ему пришлось бы и этот подлинный овидиевский стих объявить подложным. Но почему ж тогда не объявить подложными солнце, луну, всех людей и все мироздание? Тут, как и в своем толковании 6-ой главы, Н.Морозов делает свои выводы и свои построения, исходя не из текста, а из заведомо ложного и ни на чем не основанного своего перевода. Но этот печальный факт совершенно выходит из пределов логического обсуждения. Подобные факты подлежат только констатированию, но не опровержению .
Теперь перейдем еще к одному свидетельству об Апокалипсисе.
Н.Морозов, упоминая об Оригене, Викторине, Севере, обходит молчанием 'отца церковной истории' Евсевия . Между тем обойти Евсевия Н.Морозов совершенно не может. Если Иринея он не принимает потому, что ссылается на несуществующее мнение Гарнака, то в отношении Евсевия он не делает даже и этого, и почему он это не делает - совершенно неизвестно.
Во-первых, сочинение его о 'Церковной истории' датируется точно, 20-ми годами IV столетия, и если б можно было спорить, в каком именно году она написана, то, во всяком случае, год смерти его известен в точности. Он умер в 340-м году, т.е. за 55 лет до 395 года. Принадлежность 'Церковной истории' Евсевию совершенно несомненна. Ее не заподозривал никто.
Во-вторых, у Евсевия находится не одно случайное место об Апокалипсисе, которое с кое-каким вероятием можно было бы объявить позднейшей вставкой. Нет, Евсевий говорит об Апокалипсисе много раз в самых различных синтаксических вариациях. Вырвать эти места из контекста бескровно совершенно нельзя. Эту операцию нельзя совершить, не искалеча несколько десятков страниц связного изложения Евсевия.
В-третьих, Евсевий не сам только свидетельствует об Апокалипсисе; он приводит весьма важные свидетельства из более древних авторов - и иногда из тех их произведений, которые до нас не дошли.
а) В книге IV, главе XVIII он говорит, что Иустин 'упоминает и об Откровении Иоанна и ясно усвояет его сему Апостолу'.
б) В книге IV, гл. XXIV Евсевий говорит, что у Феофила Антиохийского, писателя II века, помимо дошедших до нас трех книг к Автолику было еще не дошедшее до нас сочинение 'Против ереси Гермогена', в котором тот приводит свидетельство из Откровения Иоанна.
в) В книге IV, гл. XXVI, перечисляя сочинения Мелитона, епископа Сардийского, писателя II века, Евсевий говорит, что им было написано целое сочинение 'Об Откровении Иоанна'.
г) В книге III, гл. XXVIII Евсевий вскользь, в придаточном предложении, упоминает, что современник его Дионисий, епископ Александрийский, во второй книге 'Обетований' ('Epaggelїwn) 'говорит нечто об Иоанновом Откровении'.
д) Наконец, в кн. III, гл. XXV, передавая, конечно, не свое личное мнение, а общецерковное, Евсевий делает попытку определить канон новозаветных книг. И вот, после 'святой четверицы' Евангелий, после Деяний и Посланий Апостольских он, с некоторой оговоркой, помешает и Откровение Иоанна.
Вот, таким образом, гора каких древних манускриптов свидетельствует против даты Н.Морозова. Эта же дата базируется на совершенно фантастическом переводе 2-го и 8-го стиха 6-ой главы Апокалипсиса.
На одну чашку весов кладется, таким образом, конъектура филолога-дилетанта, делающего элементарнейшие ошибки в переводе с латинского языка, совершенно не умеющего обращаться с историческим материалом, а на другую - авторитетные показания филологии и исторической критики, утверждающие подлинность и древность тех документов II, III и IV-го вв., которые упоминают об Апокалипсисе.
Не нужно, конечно, и говорить, в какую сторону нагнутся весы. После всего вышеприведенного, это излишне.
В заключение не могу не сказать следующего: в предисловии ко второму изданию Н.Морозов говорит: 'Сочувствие, с которым было встречено читателями 'Откровение в грозе и буре', ободряет меня и в другом
