а мы... Мы тоже преподнесли ей подарок тюлевые занавески. Словом, все закончилось лучшим образом. И даже районная газета сообщила о нашем поступке в корреспонденции под заголовком, длинноватым, но точным: 'Добрая традиция уважения к старшим не отмирает!' А несколько дней спустя Сарыкейнек во время обеденного перерыва отозвала меня в сторонку и взволнованным шепотом сообщила:
- Вчера знаешь Гюллюбеим-хала что сказала. Играйте, говорит, свою свадьбу с Валехом и приходите жить ко мне. До получения квартиры или насовсем... Вы, говорит, все равно что мои дети. Не стесняйтесь... У нас с вами общий дом! Вы его построили для меня, вам в нем и жить... Прямо так и сказала!
'А что - подумал я, - предложение дельное. И главное - предложено от души'. Я это знал.
- И что ты ответила?
- Сказала, поговорю с Валехом. Разве я могу без тебя решать вопрос, касающийся нас двоих?!
Я подумал минуту-другую, спросил - скорее чтобы лишний раз проверить самого себя:
- Искренне она нам это предлагает? Или как в том анекдоте: пригласил Молла Насреддин путника к себе в дом, тот пошел следом, спрашивает - куда лошадь привязать? Молла и отвечает - к моему длинному языку. Не скажет ли то же самое нам и Гюллюбеим-хала потом? Быть может, она сделала это предложение нам из вежливости или, точнее, из чувства благодарности...
- Ты что! - удивилась Сарыкейнек. - Да конечно же предложение Гюллюбеим-халы совершенно искренне. Сам знаешь!
Да, я знал. И что там ни говори, а в житейских делах женщины мудрее нас, мужчин.
- А ты сама как считаешь?
Сарыкейнек посмотрела мне в глаза и ответила:
- Надо соглашаться. Да побыстрее. Сколько можно тянуть со свадьбой? И Гюллюбеим-хале с нами будет лучше. - Сарыкейнек еще раз посмотрела мне в глаза проницательным и одновременно преданным взглядом и закончила: - Да что я тебе все это говорю. Ты сам прекрасно знаешь!
- Хорошо, - сказал я. - Передай: мы согласны!
Мы крепко обнялись и минуту-другую стояли, позабыв обо всем на свете. Впрочем, не обо всем, вру. Мысль о том, что наша свадьба скоро может состояться, ни на секунду не вылетала из головы, билась в висках. 'Скоро свадьба!.. Скоро свадьба!.. Свадьба!..'
А потом мы сели и в который раз стали прикидывать, что нам нужно для свадьбы. Сколько гостей позовем, то да се - все это было не раз обговорено. Все мы практически давно решили. Но если представилась возможность- отчего не поговорить снова, не сделать себе приятное?!
- На музыкантов не тратьтесь, - сказала Гюллюбеим-хала. - Мой двоюродный брат ашуг, живет в соседнем районе. Стоит позвать, тут же приедет... Он всегда говорит: на свадьбе твоего сына сыграю. А я и скажу: сыграй на свадьбе моей дочери. - И старушка ласково посмотрела на Сарыкейнек.
Мы долго сидели, обсуждая все в деталях. Но... Не везет так не везет.
На следующий же день - мы собрались уже покупки делать к свадьбе! - село облетела новость: к Гюллюбеим-хале вернулся ее блудный сын! Вот так - взял да приехал. Выбрал момент! Все эти годы шлялся бог знает где, даже писем не слал. А тут - объявился, хромой черт его принес! Будто специально выждал случай своим приездом учинить кому-то пакость!
А впрочем, что это я!.. В пылу обиды я не сразу сообразил, какая для Гюллюбеим-халы это, должно быть, радость. Как-никак родной сын!..
Вечером после работы мы с Сарыкейнек зашли поздравить ее. Она так и светилась от счастья! Тут же был и виновник торжества. Плотный, белолицый малый с довольно красивыми, правильными чертами лица. Он был одет в модную тройку из дорогой ткани. На руке поблескивали электронные часы. Вид у него был самодовольный, уверенный. Как я глянул на него, так он мне сразу не понравился. Если бы завтра выяснилось, что он ограбил государственный банк и бежал, я бы ничуть не удивился. Что-то фальшивое, чрезмерное было во всем его облике: и в одежде, и в улыбке, и в манере держаться. Даже в девичьей нежной коже.
Разумеется, я не стал делиться своими впечатлениями с Гюллюбеим-халой. Судя по всему, она забыла обо всем на свете, в том числе и о сделанном нам накануне предложении, а потому не сообразила, что неожиданный приезд ее сына, мягко говоря, нарушил наши с Сарыкейнек планы. (Недаром говорят: сама по себе радость хороша, но от радости человек глупеет!)
Когда мы оказались на улице, я сказал Сарыкейнек:
- Ну и тип! Откуда только свалился он на нашу голову!
- Зачем ты так? - с присущей ей мягкостью возразила Сарыкейнек. - Сын вернулся к матери, что в этом плохого? Нельзя думать только о себе.
- Уж не приглянулся ли он тебе?! - Когда я разозлюсь, меня трудно остановить. - Как-никак белолиц и на руке электронные часы. Не то что мы, сельская шоферня.
- При чем здесь он и его часы? - От обиды у Сарыкейнек даже слезы выступили на глазах. - Не о нем речь, я о Гюллюбеим-хале, как ты не понимаешь?!
- Нет, ты прямо скажи. Если этот подлец тебе понравился, то... - Уж не знаю, что я имел в виду, но язык уже не повиновался мне.
Сарыкейнек остановилась, посмотрела молча на меня, и в ее глазах я увидел столько боли, что на мгновение мне сделалось не по себе.
Но на меня нашло. Я продолжал говорить ей какие-то глупые, обидные, несправедливые слова. Говорил, говорил... Ничто не могло остановить меня.
Глава четвертая
ПРО МУЖЧИНУ, КОТОРЫЙ НА МАШИНЕ ОХОТИЛСЯ ЗА ДЖЕЙРАНАМИ
Неожиданная размолвка с Сарыкейнек поразила меня в самое сердце. Между нами бывало всякое, но никогда мы так не ссорились прежде, ни разу не обидел я ее недоверием. А тут словно бес вселился в меня.
И всему виной этот тип! Я вспомнил его самоуверенное, красивое лицо, его девически белую кожу, манеры городского человека, оказавшегося в деревенской малокультурной среде... Я вспомнил, что он явился в отчий дом не с пустыми руками: когда мы вошли, он разбирал содержимое большого кожаного чемодана швырял на стол отрезы, связки каракулевых шкурок, какие-то пакеты, свертки. У его ног стояла еще пара чемоданов... Мы с Сарыкейнек замешкались на пороге Гюллюбеим-халы в комнате не было, когда мы вошли. Он, глянув в нашу сторону, широким жестом хозяина пригласил внутрь и тут же, повернувшись к нам спиной, продолжил свое занятие. На стол полетели еще свертки, пакеты, женские туфли и прочее - до тех пор, пока не опустел последний чемодан. Только тогда он поздоровался с нами за руку. Причем руку Сарыкейнек задержал в своей руке и какое-то мгновение пристально всматривался в нее. Не без удивления, как мне показалось. Провинция, глухая деревня, и на тебе - красивая девушка! Так, повторяю, мне показалось. Но тут в комнату вошла Гюллюбеим-хала и своим появлением положила конец неловкой сцене.
Нет, не зря я вспылил. Этот тип вроде и на самом деле 'положил глаз' на Сарыкейнек, надо было увести ее с собой. Я представил, что вечером Сарыкейнек вернется к себе домой, к Гюллюбеим-хале, будет сидеть за одним столом с этим ее сыночком, разговаривать, пить чай, и мне сделалось не по себе. Чуть было на крутом повороте не скинул машину с горы. Так меня разобрало!
А тут - до каменного карьера оставалось меньше километра, мы спустились уже вниз, - вижу, по равнине навстречу нам мчится 'ГАЗ-69', поднимая клубы пыли. Гонит перед собой стадо джейранов в несколько десятков голов. Вот это да!.. Газик знай себе набавляет скорость, расстояние между ним и джейранами сокращается, а из-за брезента кузова, вижу, торчит дуло ружья. Что такое?! А тут - арык. Джейраны перелетели через арык, а машина, взвизгнув тормозами, остановилась, развернулась и устремилась в объезд. К мосту. Решение пришло само собой. Я газанул изо всех сил, влетел на мост первым и нажал на тормоза. Мой 'КрАЗ' застыл как вкопанный.
- Что случилось? - подбежали ко мне товарищи. Я кивнул им в сторону удаляющихся джейранов, а сам поднял капот и стал копаться в моторе. Тут и газик подоспел.
- Эй,- окликнул меня шофер газика, высунув голову из кабины, - ты чего стал?
Я не ответил. Молча продолжал копаться в моторе, потом вытер тряпкой и без того чистое ветровое стекло и только после этого завел машину. Тронул ее с места и угрожающе двинулся на газик. Газик торопливо дал задний ход, отъехал в сторону, остановился. И тут из него пулей выскочил шофер, вспрыгнул
