зачерпнув ее в углублении у камней. А когда наступил прилив, мы обнаружили, что она даже солонее, чем мы себе представляли».
Мальчик взрослел, не переставая бредить морем…
Однако жизнь будущего писателя складывалась по-другому. Весной 1847 года выпускник нантского лицея, не решаясь перечить отцу, едет в Париж держать первый экзамен для получения адвокатского звания и ученой степени лиценциата прав. Как он завидовал счастливой судьбе младшего брата Поля, отправившегося в свою первую навигацию на шхуне «Лютэн» к Антильским островам!..
Юный провинциал жадно ловит новые впечатления. Покончив с экзаменами за первый курс, он спешит воспользоваться короткой передышкой – слоняется по парижским бульварам, посещает музеи, знакомится с достопримечательностями столицы.
Мать писателя Софи Аллот де ла Фюи, из оскудевшего дворянского рода нантских судовладельцев, кораблестроителей и арматоров, в замужестве, по французскому обычаю, приняла не только фамилию, но также имя супруга. Мадам Пьер Верн была неплохой пианисткой, а ее зять (муж сестры) Франсиск де ла Селль де Шатобур был умелым художником, о чем мы можем судить по сохранившимся семейным портретам.
Отца писателя Пьера Верна, владельца адвокатской конторы в Нанте, Ф. де Шатобур изобразил с атрибутами его почтенной профессии: бумаги, письменные принадлежности на бюро, книги в одинаковых переплетах, должно быть свод законов. Впрочем, говорят, он не чуждался изящной словесности и даже сочинял оды по случаям семейных торжеств.
Эти мальчики в нарядных костюмах, сшитых по моде 1830-х годов, – братья-погодки, сыновья супружеской четы Верн. Старший, Жюль, удерживает обеими руками Поля, готового погнать дальше свой обруч и подобрать с дорожки щегольскую шляпу. Поза немного манерная и картина получилась статичной. Позировали они дяде де Шатобуру в парке Шантене, пригороде Нанта, где обычно проводили летние каникулы.
Революционные события 1848 года (свержение Июльской монархии) застали его в Нанте, под мирным родительским кровом. Но как только волнения улеглись и лекции в Школе права возобновились, он снова сдает экзамены.
– Я вижу, что вы в провинции обуреваемы страхами и боитесь всего гораздо больше, чем мы в Париже… – пишет он родителям по поводу недавних событий. – Я побывал в разных местах, где происходило восстание. На улицах Сен-Жак, Сен-Мартен, Сент-Антуан, Пти-Пон, Бель-Жардиньер я видел дома, изрешеченные пулями и продырявленные снарядами. Вдоль этих улиц можно проследить за направлением полета снарядов, которые разрушали и сносили балконы, вывески, карнизы. Это жуткое зрелище!.. (Письмо от 17 июля 1848 г.) Незадолго до отъезда в Нант ему посчастливилось попасть на заседание в Палату депутатов.
– Это заседание, – писал он отцу, – было особенно интересным благодаря шуму, которым оно сопровождалось, и большому числу присутствовавших на нем модных знаменитостей. Один депутат, сидевший рядом со мной, показал мне всех…
Следует длинный перечень имен, а затем:
– …и – о счастье! – Виктор Гюго!!! Виктор Гюго, которого я хотел видеть любой ценой, говорил в течение получаса. Я его знаю теперь. Чтобы получше разглядеть его со своего места, я раздавил одну даму и вырвал лорнет из рук какого-то незнакомца. Должно быть об этом происшествии будет упомянуто в «Монитере»… (Письмо от 6 августа 1848 г.)
После третьего тура экзаменов под отчий кров он уже не вернулся. К тому времени Жюль Верн под воздействием политических веяний осознал себя убежденным республиканцем и вопреки родительской воле окончательно выбрал призвание: раз уж ему не суждено стать моряком, он посвятит себя литературе и театру.
Когда до Пьера Верна дошли тревожные слухи о том, что Жюль ведет в Париже «беспорядочную жизнь», он сократил ему денежную помощь, думая, что это заставит сына усерднее заниматься юриспруденцией. Жюль запутался в долгах, недоедал, недосыпал, но никакая сила не могла бы его теперь отвлечь от творческих замыслов, хотя в угоду отцу он все же защитил диссертацию. Преисполненный радужных надежд, он работает за гроши переписчиком бумаг в нотариальной конторе, сближается с литературной богемой, пробует свои силы в драматургии.
На повторные и все более настойчивые требования отца вернуться в Нант – к адвокатской конторе и материальному благополучию – Жюль отвечает:
– Твоя контора в моих руках только захиреет… Я предпочитаю стать хорошим литератором и не быть плохим адвокатом… Моя область еще дальше отошла от севера и приблизилась к знойной зоне вдохновения…
Легче всего ему давались веселые куплеты и жанровые песенки. Положенные на музыку его близким другом, композитором Аристидом Иньяром, они не без успеха исполнялись в литературных и театральных кабачках. Особенно посчастливилось лирической песенке «Марсовые». Позже она стала любимой песней французских матросов и перепечатывалась в сборниках как произведение фольклора. О том, что популярная морская песня принадлежит Жюлю Верну, стало известно только в 1883 году, когда один из его старых приятелей напечатал ее в нантской газете «Маяк Луары».
Любопытно, что Жюль Верн с первых шагов обнаруживает пристрастие к морской теме, сохранившейся до конца жизни.
Вот перевод этой песни, выполненный по моей просьбе поэтом Игорем Михайловым.
Песни и куплеты Жюль Верн сочинял между делом. Надежды на блестящее будущее он связывал в эти годы с театром. Немаловажную роль в судьбе начинающего литератора сыграл Александр Дюма, находившийся тогда в зените славы.
В феврале 1849 года с помощью влиятельного родственника Жюль Верн попадает на прием к автору «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо». Оробевшего юношу проводят через анфиладу ярко освещенных комнат, убранных с кричащей роскошью; он чувствует себя затерянным в шумной толпе веселящихся гостей. Но стоило хозяину дома сказать ему несколько приветливых слов, и застенчивость как рукой сняло… Этот синеглазый, белокурый бретонец пришелся Александру Дюма по душе. Писатель оценил его начитанность и остроумие и даже пригласил на премьеру в свой «Исторический театр».
Покровитель начинающего драматурга Жюля Верна, прославленный Александр Дюма, также запечатленный «фотоглазом» Надара.
– Я присутствовал на премьере «Юности мушкетеров», – сообщает Жюль Верн родителям. – Я сидел у авансцены в ложе Александра Дюма. Мне действительно повезло. Это очень занятно. Его драма – инсценировка первого тома «Трех мушкетеров». В этом произведении, пусть оно и не отличается большими литературными достоинствами, чувствуется удивительный сценический талант… (Письмо от 22 февраля 1849 г.)
Жюль Верн решил ковать железо, пока горячо. Быстро закончив две исторические драмы – «Пороховой заговор» и «Трагедию из времен регентства», он отдал их на суд Дюма. Первую пьесу Дюма признал неприемлемой по цензурным соображениям, а вторую – недостаточно сценичной.
– Ничего, вы еще научитесь писать, – утешал он приунывшего дебютанта. – А не попробовать ли вам себя в жанре водевиля?
Совет принят был к исполнению, но только в мае 1850 года Жюль Верн решился показать «Александру Великому» одноактный водевиль в стихах «Сломанные соломинки».
Какова же была его радость, когда Дюма выразил желание поставить пьесу на сцене своего
