услышу еще хоть раз, выпорю виновного как…
Ворбис посмотрел куда-то поверх его уха.
— Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь.
Один из матросов кивнул.
— Принеси-ка мне гарпун.
Матрос посмотрел на своего капитана, после чего поспешно удалился.
— Но, гм… но ваше преосвященство… э… а… вряд ли вам пристало утруждать себя подобным занятием, — попытался вмешаться капитан. — А… э… Гарпун — очень опасное оружие в неумелых руках. Можно серьезно пораниться и…
— Уверяю, я даже пальцем его не коснусь, — успокоил капитана Ворбис.
Капитан повесил голову и протянул руку за гарпуном.
Ворбис похлопал его по плечу.
— А затем, — сказал он, — мы славно пообедаем. Верно, сержант?
Симони отдал честь:
— Как прикажете, господин.
— Вот именно.
Брута лежал на спине среди тросов и парусов где-то под палубой. Было жарко и воняло так, словно здесь сконцентрировался весь воздух, который когда-либо бывал в трюмах кораблей.
Целый день Брута ничего не ел. Сначала он слишком плохо себя чувствовал, а потом… как-то не захотелось.
— Жестокое отношение к животным совсем не означает то, что он… плохой человек, — высказал он свое мнение, хотя по тону было понятно, что он сам не верит в свои слова.
Дельфин был таким маленьким…
— Он перевернул меня на панцирь, — напомнил Ом.
— Да, но люди главнее животных, — возразил Брута.
— Этой точки зрения часто придерживаются именно люди.
— Глава IX, стих 16 Книги… — начал было Брута.
— Да кого волнует, что говорится в этих твоих книжках?! — завопила черепашка.
Брута был потрясен.
— Но ты же сам не исключение! Ты ни разу не говорил ни одному из своих пророков о том, что люди должны быть добры с животными! — воскликнул он. — Во всяком случае, ничего подобного я не припоминаю. Даже когда ты был… больше! Ты хочешь, чтобы люди были добры с животными вовсе не потому, что это животные. А потому, что одним из них можешь быть
— Неплохая идея!
— Кроме того, ко мне он проявил доброту. Хотя не должен был.
— Ты так думаешь? Именно так ты и думаешь! А ты видел
— Конечно нет! Я не умею видеть мысли!
— Не умеешь?
— Нет! Люди не…
Брута замолчал. Судя по всему, Ворбис это умел. Ему достаточно было одного взгляда на человека, чтобы понять, какие именно нечестивые мысли он прячет. Такой же была бабушка Бруты.
— Да, люди этого не могут. Мы не умеем читать мысли.
— Я не имею в виду читать, я имею в виду
— «Путь ведьмы да усеян будет терниями», — важно произнес Брута.
— Урн? — уточнил Ом.
— Именно. Вот видишь, ты помнишь. Ты сам ему это сказал.
— Ничего подобного я не говорил, — с горечью произнесла черепашка. — А угадать было нетрудно. Элементарная логика.
— Как скажешь, — согласился Брута. — Я по-прежнему считаю, что ты не можешь быть Омом. Бог не стал бы отзываться так о Своих Избранных.
— Я никогда никого не избирал, — возразил Ом. — Они сами себя избрали.
— Если ты действительно Ом, тогда перестань быть черепахой.
— Говорю же, я не могу! Думаешь, я не пробовал? Три года! Все это время мне казалось, что я — простая черепаха.
— А может быть, так оно и есть. Может, ты и в самом деле черепаха, которая
— Нет. Оставь философию в покое. Начнешь так думать и додумаешься до того, что ты — бабочка, которой кажется, будто она прыщ. Нет. Когда-то все мои мысли были только о том, сколько мне предстоит проползти до ближайшего растения со свежими листочками и чтоб они росли пониже, а затем вдруг… Вдруг в мою голову хлынули все эти воспоминания. О том, что было до того, как меня угораздило застрять в этом мире. И только посмей сказать, что я — обычная черепаха, которая слишком много о себе возомнила!
Брута замялся. Он понимал, что спрашивать о таком нечестиво, но ему не терпелось узнать, что это были за воспоминания. Кстати, а так ли нечестивы подобные расспросы? Если учесть, что рядом сидит сам Господь и разговаривает с тобой, можно ли произнести что-то действительно нечестивое? Почему-то подобные опасения будто бы пропадали — когда Бог находится на облаке или где-то там еще, ты куда больше боишься оскорбить его.
— Насколько я помню, — сказал Ом, — я намеревался стать большим белым быком.
— Топчущим безбожников, — кивнул Брута.
— Такое в мои изначальные планы не входило, хотя, несомненно, кое-кого следовало бы хорошенько потоптать. Или быком, или лебедем. В общем, кем-то величественным. А через три года я очнулся, и оказалось, что все это время я был черепахой. Полагаю, ниже падать некуда.
«Аккуратно, осторожно… Тебе нужна его мощь, но не следует открываться ему до конца! Главное, не рассказывай ему о своих подозрениях!»
— А когда ты стал думать… вернее, когда все это вспомнил? — с жаром поинтересовался Брута.
Забывчивость казалась странным и захватывающим феноменом, примерно так же другие люди относятся к идее полета при помощи обыкновенных взмахов руками.
— На высоте двухсот футов над твоим огородом, — ответил Ом. — Не совсем подходящее место, чтобы обрести разум, должен тебе признаться.
— Но как такое могло случиться? Как ты мог забыть, что ты — Бог? — упорно не понимал Брута. — Ведь настоящий Бог может перестать быть черепахой в любой момент!
— Сам не знаю, — соврал Ом.
«Если он обо всем додумается, мне конец, — подумал он. — Один шанс из миллиона. Если я ошибусь, все, назад к жизни, где счастье — это листик, до которого сумел дотянуться».
Часть его вопила: «Я бог! Такие мысли мне не пристали! Зависеть от обычного человечка — какой позор!»
Но другая часть, которая прекрасно помнила, что такое три года в образе черепахи, шептала: «Нет. Ты должен. Если хочешь подняться обратно. Он тупой и бестолковый, в его огромном рыхлом теле нет ни капли амбиции. И именно с ним тебе выпала участь работать…»
Часть бога говорила: «С Ворбисом было бы проще. Рациональнее. Такой ум способен на все!»
«Он перевернул меня на спину!»
«Нет, он перевернул на спину
«Да. Меня!»
«Нет. Ты — бог».
«Ага, бог. Застрявший в облике черепахи».
