бумажек не будет, она огорчилась. «Будет очень скучно». <...>
7 июля вторник. Чудный день — жаркий — взял детей на Разлив — 2 часа Лида и Боба гребли по озеру, я без пиджака (голый наполов.) — тоска немного отлегла — Боба бронзовый — Лида и я в первый раз искупались — все чудно,— но воротились, и Надежда Георгиевна дала мне телеграмму из Детского, что у меня родилась внучка. Вот откуда это вчерашнее стеснение в груди. Внучка. Лег на постель и лежу. Как это странно: внучка. Значит, я уже не тот ребенок, у к-рого все впереди, каким я ощущал себя всегда.
8 июля, среда, вечер. Дивные дни. Жара. Вчера и сегодня купался на море — на пляже в курорте. Очень хорошо. Кругом чужие, я ни с кем не знаком, хоть бы одно сколько-нб. тонкое, интеллигентное лицо. Тон — юнкерский, офицерский: привилегированное сословие. Тоска. <...>
Недавно в Бобиной школе (15-й трудовой, бывшее Тенишевское училище) случилось событие, чрезвычайно взволновавшее Бобу: Лилина нашла, что Тенишевское училище чересчур буржуазно, решила раскассировать два класса — где слишком много нэпманских детей.
Таким образом, я был прав, когда утверждал, что 15-ая Сов. школа именно в виду интеллигентности состава учащихся могла в 1919 году так восторженно приветствовать Уэллса. Дети инженеров, докторов, журналистов хорошо знают Уэллса.
Ночь на 10 июля. По реке серенады, всеобщая ярь. Даже я, дедушка, вскочил с постели с таким возбуждением, словно мне 18 лет. Смиряя плоть, выбежал голый в сад — и кажется, кхе, кхе, простудился, лег у себя в будке — в солярии. Но зато приобщился к красоте бессмертия. Луна, деревья как заколдованные, изумительный узор облаков, летучая мышь, в лесочке соловей,— и дивные шорохи, шепоты, шелесты, трепет лунной, сумасшедшей, чарующей ночи. И пусть меня черт возьмет — + + +, пусть я издыхающий, дряхлеющий дед, а я счастлив, что переживаю эту ночь. Жизнь как-то расширилась до вселенских размеров — не могу передать — вне истории, до истории — и почему-то я представил себе (впрочем, не нужно, стыдно). Пишу, а птицы поют, как будто что-то кому-то интересное рассказывают. <...>
17 июля. Муре третьего дня куплен учебник. Мура называет его то букварь, то словарь. Она теперь — из самолюбия — начинает производить работу «складов» в уме — долго смотрит в слово, молчит (даже губами не шевелит) и потом сразу произносит слово. Вчера она прочла таким образом
Боба и Лида раза три в неделю ходят на лодку в Разлив. Вчера взяли и Симу. Посетили шалаш Ильича и видели плавучий остров. По дороге туда, идя по шпалам, для сокращения дороги рассказывают детские воспоминания — о Куоккале. С Лидой у меня установилась тесная дружба. По вечерам мы ведем задушевные беседы — и мне все больше видна ее мучительная судьба впереди. У нее изумительно благородный характер, который не гнется, а только ломается.
К Муре с полдня пришла Инна Тынянова. Легенда об Иннамурии растет. Мура говорила по-иннамурски, читала иннамурские стихи, они путешествовали с Инной в Иннамурскую страну — и пр.
23 июля. Вчера купался дважды и в море, и в реке. На пляже было дивно. Приехала Татьяна Богданович. Она живет в Шувалове. Опять без работы. Нужда вопиющая. Я дал ей немецкую книжку, полученную мною от Ломоносовой. Был воспитатель Бобы. Я читал Т. Ал-не свою статью. Над нею еще много работы, но она не так плоха, как мне казалось. Нужно только не скулить, а работать. М. Б. сказала, что мои занятия с Мурой — «издевательство над бедною девочкой». Сообщают, что от Репина есть адресованное мне письмо.
24 июля. Вчера опять был «роскошный» день. Валялся на пляже — с американцем Маssel’ом, а попросту Майзелем, евреем, инженером, который прожил в Америке 26 лет — и приехал погостить к своему брату, доктору, заведующему здешним курортом. Купался в море два раза. Вечером приехала Лида и привезла мне книги, о которых я не смел и мечтать: James Joyce «Ulysses», Frank Harris «Oscar Wilde» и проч. Кроме того — письмо от Репина, написанное 7-го июня и
1 августа. Был вчера в городе, по вызову Клячко. Оказывается, что в Гублите запретили «Муху Цокотуху». «Тараканище» висел на волоске — отстояли. Но «Муху» отстоять не удалось. Итак, мое наиболее веселое, наиболее музыкальное, наиболее удачное произведение уничтожается только потому, что в нем упомянуты именины!! Тов. Быстрова, очень приятным голосом, объяснила мне, что комарик — переодетый принц, а Муха — принцесса. Это рассердило даже меня. Этак можно и в Карле Марксе увидеть переодетого принца! Я спорил с нею целый час — но она стояла на своем. Пришел Клячко, он тоже нажал на Быстрову, она не сдвинулась ни на йоту и стала утверждать, что рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе, и они флиртуют. Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!
Из Гублита с Дактилем в «Кубуч». По дороге увидал Острецова — едет на извозчике — с кем-то. Соскочил, остановился со мной у забора. Я рассказал ему о прижимах Быстровой. Он обещал помочь. И сообщил мне, что моя книжка о Некрасове очень понравилась Г. Е. Горбачеву,— «Григорию Ефимовичу», как он выразился.
Итак, мой «Крокодил» запрещен, «Муха Цокотуха» запрещена, «Тараканище» не сегодня завтра будет запрещен, но Григорию Ефимовичу нравится мой ненаписанный Некрасов.
II. Дактиль.— У фининспектора не был.— Денег нет ниоткуда. Словом, весь мой режим разбит, вся работа к чертям. Со смертью в сердце приехал я в Курорт, разделся и кинулся в воду — в речку и старался смыть с себя Гублит, «Кубуч», Быстрову, фининспектора — и действительно, мне стало легче. Ну, хорошо, сожми зубы — и пиши о Некрасове.
6 августа, четверг. Вдруг выяснилось, что у меня нет денег. Запрещение «Мухи Цокотухи» сделало в моем бюджете изрядную брешь. Поэтому я принял экстраординарные меры: взял доктора Айболита и в четыре дня переделал и перевел оттуда два рассказа: «Приключение белой мыши» и «Маяк». Дал себе слово ложиться не позже десяти. Вчера лег в 8 ? и сегодня встал до рассвета и работаю вот уже часов 6. Так, по крайней мере, мне кажется. На днях отправил Острецову такое письмо — по поводу «Мухиной Свадьбы»:
«В Гублите мне сказали, что муха есть переодетая принцесса, а комар — переодетый принц!! Надеюсь, это было сказано в шутку, т. к. никаких оснований для подобного подозрения нет. Этак можно сказать, что «Крокодил» переодетый Чемберлен, а «Мойдодыр» — переодетый Милюков.
Кроме того, мне сказали, что Муха на картинке стоит слишком близко к комарику и улыбается слишком кокетливо! Может быть, это и так (рисунки вообще препротивные!) но, к счастью, трехлетним детям кокетливые улыбки не опасны.
Возражают против слова
А если вообще вы хотите искать в моей книге переодетых людей, кто же Вам мешает признать паука переодетым буржуем. «Гнусный паук — символ нэпа». Это будет столь же произвольно, но я возражать не стану. «Мухина свадьба» моя лучшая вещь. Я полагал, что написание этой вещи — моя заслуга. Оказывается, это моя вина, за которую меня жестоко наказывают. Внезапно без предупреждения
