Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

К.Р.)

Министр рассказывал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания и речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено». Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник снова посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Он был без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

То есть министр излагает официальную версию, которую «тройка», проинструктировав охрану, выдает за действительные обстоятельства событий, сместив их на сутки. Из этой версии выпадает факт о том, что больной 17 часов пролежал без внимания и помощи на полу. Исключается информация о ночном вызове на дачу Берии, Хрущева и Маленкова, после которого к больному как минимум еще 6 часов не приглашались врачи. Наступление инсульта переносится с утра 1 марта на утро второго.

Это официальная ложь, но без согласования с «тройкой» охрана лгать не могла. Таким образом, с какого-то периода охрана находится в состоянии сговора с представителями власти.

В официальной версии, распространенной для «служебного пользования» и записанной профессором А. Мясниковым со слов министра здравоохранения А.Ф. Третьякова, утверждалось, что в замочную скважину «утром в седьмом часу… охранник… увидел Сталина распростертым на полу».

Конечно, основная информация заключалась в объяснении способа обнаружения критически- бессознательного состояния Вождя, а время могло быть привязано к сроку вызова врачей утром 2 марта. Но это время — «полседьмого», которое называет и Лозгачев, настораживает.

Это не простое совпадение, а почти подсознательное желание удержать зафиксированный факт. Тем более что в рассказе Лозгачева именно этот период попадает в полосу якобы глухого сна охраны утром.

Ведь версия коменданта дачи, что Сталин упал на пол «полседьмого», основывается лишь на ссылке о якобы валявшихся там наручных часах и сообщении часового, что в малой столовой зажегся свет. Но, как видно из свидетельства Мясоедова: «все время и дальше горел свет, так было заведено».

Впрочем, существует свидетель, который подтверждает, что «удар» случился у Сталина именно к утру 1 марта.

И этот свидетель Хрущев! Правда, Хрущев лишь неосмотрительно проговорился, когда надиктовывал воспоминания:

«Наверное, начну рассказ с того последнего дня, когда мы были еще у живого Сталина… Мы у него проводили время в последний субботний вечер, и он был в хорошем настроении, казался нам здоровым, и внешне ничего не вызывало какой-либо тревоги относительно такого конца, который наступил уже к утру (1 марта. — К.Р.)».

Это «уже к утру» текущего дня — ключевая дата. Таким образом, время указано определенно, но что особо знаменательно, диктуя этот фрагмент воспоминаний, четко обозначив время и место, где началась трагическая развязка, Хрущев сразу переводит разговор на иную тему: «А сейчас скажу сразу, как-то в последние недели жизни Сталина мы с Берией проходили мимо его столовой (так называемая малая столовая. — К.Р.), и он показал мне на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Видно, к ним давно никто не притрагивался. «Вот тут, наверное, и твои лежат», — сказал Берия». Стремясь увести нить рассказа в сторону, Хрущев не заметил, что снова проговорился.

Эта своеобразная самозащита, почти инстинктивное подчеркивание Хрущевым того факта, что в помещение, где Сталин был найден без сознания, сам он никогда не заходил, и обличает его во лжи. Очевидно, что Хрущев вспомнил о бумагах в ассоциации с местом, где у Сталина произошел инсульт.

Правда, в ходе мыслей Хрущева почти комизм: «Уже после смерти Сталина я поинтересовался, как поступали с такими бумагами. Начальник охраны Власик ответил: «У нас был специальный человек, который потом вскрывал их…» Нелепость в том, что Хрущев не мог говорить с Власиком, который еще 16 декабря 1952 года был арестован, затем приговорен к 3 годам тюремного заключения и позже — еще к пяти годам высылки.

И все-таки, не отказываясь от сказанного, возможно и несколько иное объяснение того факта, что Хрущев знал точное время наступления трагического исхода, который опровергает утверждение Лозгачева о том, что охрана якобы спала. Когда члены политбюро разъехались, Хрусталев «утром в седьмом часу» «вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столиком и диваном».

Озвучивший этот факт генерал-лейтенант Рясной рассказывал Феликсу Чуеву: «В комнате стояли диван, стол, маленький столик для газет и рядом мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой… Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке…Рядом, под большим столом, лежали кучи пакетов постановлений Совета министров…» Это те пакеты, о которых вспоминает Хрущев.

Правда, в соответствии с официальной версией генерал тоже переносит время обнаружения Сталина на сутки позже, но в этом нет ничего удивительного — он также отвечал за охрану Вождя, и не в его интересах было, даже по прошествии времени, признаваться, что он вступил в соучастие с преступниками. Но в любом случае Рясной показывает, что бессознательное состояние больного было обнаружено именно утром.

В литературе, описывающей последние годы жизни Сталина, усиленно распространяется версия, что он избегал пользоваться услугами врачей. Кем утверждение было запущено в обиход? Правильно, мудрый читатель: именно Хрущевым! Но, это утверждение, строящееся лишь на предположениях, может быть легко опровергнуто.

Да, действительно. Присутствие врача возле потерявшего сознание главы правительства не прослеживается ни в чьих свидетельствах. Более того, С. Аллилуева пишет: «…Когда во вторую половину дня 1 марта 1953 года обслуживающий персонал нашел отца лежащим на полу возле столика с телефонами без сознания и потребовал, чтобы вызвали немедленно врача, никто этого не сделал… Члены правительства потребовали, чтобы больного перенесли в другую комнату, раздели и положили в постель, — все еще без врачей, то есть с медицинской точки зрения делали недопустимое. Больных с ударом, с кровоизлиянием нельзя передвигать и переносить. Это в дополнение к тому факту, что врача, имевшегося поблизости, так и не вызвали для помощи больному»[69].

Может быть, Светлана Иосифовна ошибается? По свидетельству Лозгачева, ее отца перенесли в другую комнату не «по распоряжению правительства», — это сделала охрана 2 марта в 22.30 по «распоряжению» «кухарки» Моти Бутусовой, которая, конечно, не знала о медицинских тонкостях.

Однако врач, способный в любое время освидетельствовать больного, действительно был. Более того, этот врач постоянно находился вблизи Сталина, и без утомительных хождений по «профессорам» Вождь всегда мог воспользоваться его услугами, потому что он входил в штат обслуживающего персонала дачи.

С. Аллилуева мучительно многократно возвращается к этой теме: «…Врач пришел бы тут же. Но вместо этого, в то время как весь взволнованный происходящим персонал требовал вызова врача (тут же, из соседнего здания, в котором размещалась охрана), высшие чины охраны решили соблюдать «субординацию»: известить своих начальников и спросить, что делать (отец лежал тем временем на полу безо всякой помощи).

По официальной версии, врачи осмотрели больного лишь утром 2 марта. Описывая момент прибытия врачей, Хрущев пишет: «Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского… Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно… Он