всем протяжении его жизни проистекали в первую очередь со стороны творческий интеллигенции. И как оказалось впоследствии, более всего усердствовали люди, в душе ненавидевшие его.
Это распространялось и на людей умственного труда. Однако, стремясь подчеркнуть свои «патриотические чувства», многие из недавно критикуемых авторов преувеличенно услужливо стали демонстрировать личную «верность» самому Сталину. Шостакович написал музыку к кинофильму «Падение Берлина», в котором восхвалялась роль Вождя в организации победы в Великой Отечественной войне.
В юбилейные дни страницы газет были заполнены поздравлениями и пожеланиями, посылаемыми не только из разных мест страны, но и со всех концов света. По случаю 70-летия Сталина Анна Ахматова написала новые стихи «И Вождь с орлиными очами…» В них она говорила:
Принято считать, что «творческая интеллигенция» создает духовные документы эпохи, но именно она наиболее склонна к конъюнктуре. Впоследствии поэтесса проявит продажную мимикрию; признание искренно — лесть лицемерна.
Шолохов тоже писал в эти дни: «…21 декабря мы обратим наши взоры к Кремлю, но в этот день мы не забудем и про другое: мысленно перенесемся в окрестности Тбилиси, поднимемся на гору Давида и с благоговейной скорбью и горячей благодарностью в сердцах склоним в молчании головы над святым для нас прахом маленькой, скромной грузинской женщины-матери, семьдесят лет назад подарившей миру того, кто стал величайшим мужем человечества, нашим вождем и отцом…»
Писатель останется верен своей позиции. Позже в дни, когда имя Вождя будет предано поруганию, он заявит: «Да, культ личности был, но ведь и личность была!» В юбилейные дни поэт Михаил Исаковский сказал о сокровенном:
Принимал ли сам Сталин эти славословия на веру? Трудно сказать, но он не потворствовал выражению почитания. Известный народный художник СССР, президент академии художеств A.M. Герасимов, безусловно, пользовался благорасположением в правительственных кругах. После смерти Жданова, в марте 1949 года, рассматривалось предложение Комитета по Сталинским премиям в отношении полотен Герасимова «И.В. Сталин у гроба А.А. Жданова» и портрета Молотова.
Сталин был категоричен. «Ничего особенного в этих картинах нет, — сказал он. — Герасимов не молодой художник. Поощрялся. Нужны ли еще поощрения?… Потом нельзя же так: все Сталин и Сталин. У Герасимова — Сталин, у Тоидзе — Сталин, у Яр-Кравченко Сталин».
Тому, что он неоднократно одергивал славословие в свой адрес, есть множество свидетельств. В широко известном в ту пору его ответе на письмо военного историка Е. Разина была фраза: «Режут слух дифирамбы в честь Сталина — просто неловко читать».
Понятно, что он не мог официально запретить эту демонстрацию «интеллигентской» преданности, сожительствующую с вынашиваемым предательством, но он скептически относится к очевидным приспособленческим жестам «прорабов» творческого фронта.
Как свидетельствует Е. Вучетич, посетив выставку макетов для мемориального комплекса, где в качестве центральной фигуры предлагалось поставить в центре скульптуру Сталина, Вождь «долго и мрачно разглядывал свое изображение, а потом, повернувшись к автору, неожиданно спросил: «Послушайте, Вучетич, а вам не надоел этот тип с усами?»
Затем, указав на закрытую фигуру, поставленную в стороне от макета, спросил: «А это что у вас?» «Тоже эскиз», — ответил скульптор и снял бумагу со второй фигуры… Эскиз изображал советского солдата, который держал на руках немецкую девочку… Сталин довольно улыбнулся и сказал: «Тоже, да не то же!» И после некоторого раздумья заключил: «Вот этого солдата с девочкой на руках как символ возрождения Германии мы и поставим в Берлине на высоком холме! Только автомат вы у него заберите… Тут нужен символ. Да! Вложите в руку солдату меч! И впредь пусть знают все — плохо придется тому, кто вынудит этот меч поднять вновь!»
Вступление в новую «современную» послевоенную историю не могло не вызвать стремления к самоутверждению со стороны интеллигенции во всех сферах деятельности, включая и идеологическую. Возникшие в то время дискуссии и дебаты отражают брожение в умах их непосредственных участников. Но для большинства из них эта газетная «перепалка» стала способом личного самоутверждения.
Позже было вылито много грязи по поводу возникшего тогда противостояния «патриотов» и «космополитов». Но во время этой дискуссии сам Вождь публично на эту тему не высказывался. Он не одобрял крайностей. Когда 28 марта 1949 года Симонов вместе с Сафроновым направил Сталину и Маленкову послание, в котором поставил вопрос об исключении целого ряда «космополитов» из Союза писателей, то поддержки в этом вопросе инициаторы такой меры не получили.
Сталин понимал, что за всем шумом этой окололитературной борьбы, этой «бури в стакане» стояли не столько идеологические мотивы, как извечная интеллигентская болезнь — стремление к устранению конкурентов. Однако он не мог допустить спекуляции на идеологической почве и нашел повод, чтобы пресечь поползновения откровенно зарвавшихся «новаторов в науке».
Обратим внимание, что для изложения своей позиции он избрал, казалось бы, нейтральную тему, но он это сделал умышленно. К юбилею Вождя Академия наук издала книгу, в которой была опубликована статья «Языкознание в сталинскую эпоху». В ней академиком И. Мещаниновым и профессором Г. Сердюченко восхвалялась «перестройка (какое знакомое слово! —
Указывая, что свое учение о языке Марр создавал «под непосредственным сильнейшим воздействием ленинско-сталинской национальной политики и гениальных трудов товарища. Сталина», авторы утверждали, что язык — «это сложнейшая и содержательная категория надстройки», «незаменимое орудие классовой борьбы». Восхваляя учение Марра о «стадиальности развития языков», авторы доказывали, что оно основывается «на учении товарища Сталина об образовании наций в период развивающегося капитализма».
Сталин решил остановить эту явную конъюнктурную спекуляцию. 20 июня 1950 года «Правда» опубликовала его статью «Относительно марксизма в языкознании», написанную в форме ответов на вопросы. Он отверг утверждение, что положения «учения Марра» о том, что «язык есть надстройка над базисом», «классовый характер языка», «стадиальность развития языка» являются марксистскими. Используя в качестве примера языкознание, он, по существу, осудил складывающуюся в научной среде порочную тенденцию — практику создания непогрешимых официальных «кумиров».
Сталин пишет: «В органах языкознания как в центре, так и в республиках господствовал
