Михайловне, — направили их открытыми торцами вроде пушек на иловатый грунт, пустили пульпу и отжали всю дрянь хорошим грунтом. Здорово, бабушка?
Василиса Михайловна кивала головой и тихо радовалась, хотя мало понимала суть дела.
Ужинать Володя захотел на кухне. Из кухни окно выходило на огород. Было видно, как между подсолнечными будыльями и колышками, увитыми засохшими стеблями, ходит Люда в полинявшем красном платье.
— Может, позвать ее? — несмело предложила Василиса Михайловна.
— Пусть работает, — сказал Володя. — Я люблю смотреть, когда работают. На работе человек красивей всего.
На улице был ветер. Прутья виноградников упруго изгибались в разные стороны.
Люда ходила против ветра гордая, стройная, и красное платье трепетало на ней.
— Вы были похожи на знамя, — сказал Володя, когда она вернулась.
— На переходящее? — насмешливо отозвалась Люда.
Володя стал объяснять, почему не мог прийти, и Василиса Михайловна слышала, как среди разговора он предложил внучке в следующую субботу пойти с ним на вечер самодеятельности строителей в рабочий поселок и обещал зайти за ней точно в назначенное время. Люда говорила, что ничуть на него не обижается, но идти в рабочий поселок наотрез отказалась: каждую субботу пропускать занятия из-за какой-то самодеятельности — дело накладное. Володя долго убеждал ее, шагая по привычке из угла в угол, и Монитор, стуча коготками, бегал за ним.
— Отступись ты от нее, — сказала Василиса Михайловна, когда Люда пошла доить корову. — Ее нипочем не переговоришь.
— Уговорю, — ответил Володя и улыбнулся.
И правда, уговорил: в субботу Люда снова гладила платье с короткими рукавами.
Солнышко стало опускаться за вербы и уже светило в кухне. Скоро должен воротиться Володя. Чтобы не мелькать у них перед глазами, Василиса Михайловна пошла во двор, принялась чинить плетень. Заплетая одна за другой лозины, она заметила, что работается ей в охотку: появился вкус налаживать хозяйство. С тех пор как стоит у них Володя, почему-то легче стало на душе, словно с десяток лет сорвалось с ее плеч. Василиса Михайловна так увлеклась работой, что не сразу заметила парнишку, маленького и худенького.
— Через полчаса я не нашел бы вашего куреня, — сказал он. — Володя дал мне такой ориентир: дыра в плетне.
— А вы кто? — спросила Василиса Михайловна с удивлением.
— Александр Егорович. Володя просил передать, что вернется поздно. У нас там трубу забило, по которой с насыпи сбрасывается вода. Наверху — целое озеро стоит. Если вода прорвет валик, будет авария. Весь откос размоется.
— И как же теперь?
— Ничего. Выправим положение, — сказал Александр Егорович таким же тоном, каким говорил Володя.
Василиса Михайловна закончила несложное свое дело, пошла в камору. Люда сидела у окна и читала Володину книжку. «Ну как ей сказать, — подумала Василиса Михайловна, — опять расстроится на целую неделю». Но все же она объяснила внучке, как могла, и про трубу и про валик. Люда все внимательно выслушала, не обиделась и не огорчилась, только качнула плечами и снова стала читать. И, может быть, все бы обошлось хорошо, если бы как раз в эту пору не занесло к ним Никодима Павловича.
— Куда собралась? — спросил он Василису Михайловну, кивнув на Люду.
— В кино, в Сосновку, — ответила Люда весело.
— Опять с ним?
— Нет, с вами. Пойдемте?
И они ушли, а удивленная Василиса Михайловна долго стояла посреди комнаты, глядя на неплотно прикрытую дверь так, будто дверь сейчас ей объяснит, что же такое получилось.
Не больше чем через пятнадцать минут после того, как они ушли, вернулся с работы Володя, мокрый и довольный, стал смотреть в разные стороны, заглянул на кухню.
На душе у Василисы Михайловны стало так тошно, что она не могла с ним говорить, вышла на крыльцо и принялась звать кошку. Солнце уже зашло. Далеко за займищем, там, куда раньше гоняли пасти коров, беспокойно стрекотали по рельсам колеса вагонов. А в другой стороне царила глубокая тишина, и по этой тишине в темноте угадывался Дон.
«Кис-кис-кис, — позвала Василиса Михайловна, кутаясь в шаль и слушая, как удаляется поезд. — Кис-кис-кис».
Кошка медленно прошла в сени. Василиса Михайловна замкнула двери, пошла ставить чай. Разглаживая блестящую шерстку Монитора, Володя посмотрел на нее вопросительно. И она рассказала про Люду, про Никодима Павловича и в конце рассказа совсем расстроилась.
— Ничего, бабушка, — сказал Володя, внимательно выслушав ее. — Сейчас она вернется. Подождем, — и положил на стол свои тяжелые руки.
