отзывалась на зов. Вот он потоптался на взлобке, отряхнул с шерсти дождевые капли и затрусил в сопку, подальше от людей, от изменницы-подруги.
– Угомонись, чего разошлась? Оклемаюсь, и все будет хорошо. Не хочешь выгонять суку, ну и пусть себе живет. Самим только жрать нечего. Налей-ка мне горячей воды: живот от голодухи свело.
– Нет здесь добрых людей! Все злюки, все жадюги! Просила христа-ради – не дали. Разве это по-людски? Я сама нищим отдавала последний кусок. А эти… Звери! Звери! – Груня заплакала навзрыд.
– Не плачь, душу не нуди, видит бог – оклемаемся.
– Найда, Найдушка, ну хоть ты скажи, как нам жить, как нам быть.
Но Найда молчала. У нее своих забот хватало. Пятерых щенков принесла. Вот оближет их всех, обсушит, а потом надо думать и об еде.
Об этом же думала Груня. Утром она надела свое рваное пальтишко, повязалась дырявым платком, взяла в руки палку и пошла просить милостыню в соседнюю деревню Сяхово. Зашла в первую избу, робко проговорила:
– Люди добрые, подайте христа-ради. Два дня маковой росинки не было во рту. Отец умирает.
– Много вас таких тут ходит, – буркнул бородач. – Подай ей, Фекла, пару картошин, и будя.
– Обойдется. Каждому пару, а чем своих кормить? Бог подаст.
Груня, сгорая от стыда, выскочила на улицу. Из печных труб вился приветливый дымок, мешался с редким дождем. Пряно пахло печеным хлебом, репой, брюквой. Груня сглотнула слюну, прижалась к забору, чтобы не упасть. Жить! Ей сильно, до боли захотелось жить. Вот так, чтобы пахло печеным хлебом, чтобы есть досыта, смеяться от избытка сил. Но сейчас силы ее покидали. В щель забора она увидела, как та самая тетка понесла целое ведро вареной брюквы. Дождалась, когда хозяйка уйдет в дом, быстро, откуда и сила взялась, добежала до корыта, выхватила пару брюквин и бросилась за ворота. А вслед ей неслось:
– Нищенка брюкву украла у порося! Сямен, держи ее! Силантий, спущай пса!
Груня бежала, на ходу ела брюкву, но ее уже настигал огромный пес, хакая слюной. Сбил с ног. Начал рвать прелый зипун, кусать. Тут подбежала баба, ударила Груню поленом по спине, замахнулась второй раз, чтобы ударить по голове, но подскочил ее муж, закричал:
– Озверела! Ведь у тебя своих семеро, неужели не жалко чужого дитя? Дома я тебе задам. Погоди!
Подошли мужики и бабы. Начали расспрашивать: чья и откуда? Груня, всхлипывая от боли и от обиды, рассказала о себе и своей беде.
– Давайте поможем чутка. Помни – отдаем последнее… – за всех сказал тот самый бородач, который так плохо принял Груню. Теперь пожалел.
Набили Грунину торбу картошкой, хлебом, брюквой и отправили домой со словами:
– Не ходи больше, люди злы не оттого, что им жалко, а оттого, что жрать неча. Всех работа вымучила. Разве к кому из богатых сходи и в долг попроси, – советовал бородач.
Груня шла домой. Дождь прекратился. Сильно начало греть солнце. В кустах на все голоса заливались пичуги. Трезвонили жаворонки над пашнями. Ну точно так же, как у них на Смоленщине. Но ничто не радовало девушку. Куда пойти? У кого просить помощи? Ведь этих крох хватит на три дня, а потом? В Божье Поле податься? Нет, стыдно идти нищенкой в Божье Поле, там Федька. Слышала она, что Калина наскреб еще денег и купил другого коня. А если… если сходить к Безродному? Вона как он зыркал глазами на нее? Не нищенкой, а попросить в долг.
Пришла домой. Накормила отца. Затем достала из-под нар щенят и долго любовалась ими. Прижала к лицу их теплые тельца да так и застыла. Очнулась оттого, что кто-то лизнул ее руку.
Найда принесла задавленного зайца.
– Хорошая ты моя, зайца нам принесла. Сама-то хоть сыта ли? Тятя, тятя, Найда нам зайца принесла.
– Отбери, пока не съела, и свари его. Это бог нам послал.
Груня решила натушить картошки с зайчатиной. Хоть раз поесть досыта. А там будь что будет! Вкусно пахло мясным. Даже рези в животе начались. Потом они ели. Ели и старались не смотреть друг другу в глаза. Оба понимали, что это последний сытный обед. Будет ли еще такой?
Найда больше не приносила зайцев. Хотя в тайгу она уходила и возвращалась оттуда с раздутым животом. Наверное, изюбра задавила, а может быть, косулю. Груня хотела пойти за ней, но побоялась тайги.
Уже пять дней в доме Маковых, кроме воды, ничего не было. Груня все собиралась сходить в Божье Поле, но так и не осмелилась. Правда, еще раз ходила в Суворово и там выменяла за щенят булку хлеба. За двух охотничьих щенят – булку. У того бородатого мужика тоже ощенилась сука, она-то и приняла чужих щенят.
Сегодня Груня собралась идти в Сяхово, чтобы променять остальных щенят, хоть за кусочек хлеба. Может быть, кто и возьмет. Но на рассвете бодро процокали копыта по тропе. Кто-то с хрипотцой в голосе крикнул:
– Эй, хозяева, принимай гостя!
– Это тот бирюк с парохода, – узнала голос Безродного Груня и вся сжалась.
– С чего он бирюк-то! Обнаковенный человек. Открой!
– Не хочу подниматься, силов нету. Пусть сам заходит. Найда, не рычать.
– Этот-то биток и подмазывался ко мне: мол, нет в доме хозяйки. Вот с чего я и взял, что Федька нам не пара.
– Он злой. Губы смеются, а в глазах зло. Не пошла бы я за него.
– Хотел я тебя к нему направить за едомой-то, да побоялся твоего гнева. Умирать, дак вместях. Хоща тебе жить бы и жить надо.
Безродный распахнул дверь, стукнулся лбом о притолоку, откачнулся назад, весело бросил:
– Здорово ли живете?
– Как бог послал, так и живем, – ответил с нар Терентий. – Грешны мы, видно, перед ним, вот и шлет он нам одну беду за другой. Треплет нас судьба-лихоманка.
– Да вот прослышал. Пришел помочь. На одном пароходе рвотой давились. Как же случилось, что вас обокрали?
– Надо спросить того, кто такую подлость учинил. Лиходей. Коней украл, едому увез и спакостил. Чтобы ему подавиться! Умираем с голодухи. Пришел кстати, ежли с помощью.
Безродный отвел глаза. Ему ли было не знать того лиходея – они с Цыганом на себе выносили мешки с мукой, муку высыпали в речку, а коней Цыган угнал в Ольгу, продал и деньги пропил. Так надо было: иначе Груню не забрать, голод же любого сделает покладистым. Да и Маков выбрал место кстати. Здесь и будет ихняя база, а Маков будет их дворовым псом. Лучше и не придумать.
Из-под нар выползла Найда. Обнюхала ноги гостя, зевнула и снова уползла к щенятам.
– Видная собака. Купили?
– Купили, – с вызовом ответила Груня. – Надо бы раньше купить, так не случилось бы такого. Штаны-то бы спустила ворюгам. Хочешь, продам? Сто рублей за суку и щенят.
– Нет, не надо, сам пойду за собаку. А ты все такая же языкастая.
