Сердце Гарика сжалось. Он переглянулся со Стасей. В глазах девочки светилось сочувствие. «Бедняжка!» — прочитал он по ее губам. Еще бы! Весь интернат знал, как нежно художник любит Алису! Как она там в тюрьме?
— Константин Васильевич, а куда делась картина? — Гарик решил отвлечь учителя от печальных мыслей.
— Ты про портрет Вершицкой? — оживился Горчаков. — Он здесь.
По классу прошла волна шепота: «Вершицкой?», «Жены князя?», «Из подвала?»…
— А покажите! — поддержал брата Вадик, — Вам поручили ее реставрировать?
— Вы угадали, молодые люди! От вас ничего не скроешь! — усмехнулся учитель, — Ну пойдемте. Покажу вам роковую княжну.
Константин Горчаков открыл неприметную дверь, которая вела в тесную мастерскую, оборудованную в соседней комнате. Там, в набитом мольбертами, рулонами бумаги, коробками с краской и незаконченными рисунками помещении, пахло клеем и гуашью. Две стены были полностью отведены под грубо сколоченные стеллажи, на полках которых пылились груды дымковских игрушек, самопальные витражи, поделки из шишек и разномастные баночки с краской. Посреди всего этого хаоса, поддерживаемый покосившимся мольбертом, стоял портрет темноволосой женщины.
— Какая красавица! — услышал Гарик шепот в первых рядах одноклассников, которые сейчас толпились в тесной мастерской, разглядывая запыленное полотно.
— А что это здесь написано? — заволновалась Милка, — Смотрите!
Гарик пробился вперед и оказался перед картиной. Сначала он ничего не заметил, но уже через несколько мгновений мальчик различил слова. Они проступали из плесени так естественно, что казалось, будто серо-зеленый грибок случайно вырос в форме букв, которые сложились во вполне отчетливую надпись.
— «Еще одна жертва»! — прочитала Мила.
И тут же до удивленных ребят донесся дикий крик: «Помогите! Убили! Помогите!»
Весь класс вывалил в коридор и бросился туда, откуда доносился испуганный вопль. Впереди летел учитель рисования, отмеривая гигантские прыжки своими длинными ногами. Гарик еле поспевал за ним. Через пару минут они были на месте.
На третьем этаже, рядом с комнатами, где поселили членов московской комиссии, на полу, уткнувшись носом в колени и закрыв лицо руками, лежал Фима Лютиков. Он не двигался. Рядом суетилась Тетя Аля, которая и подняла шум.
— Ой, батюшки! — хваталась за сердце испуганная женщина, — Не уж-то и пацаненка порешили?
— Тихо! — остановил ее Горчаков. Он опустился на колени рядом с Фимой, лоб учителя пересекла глубокая складка, на висках выступили бисеринки пота, нервные пальцы нащупали пульс на посеревшей шее мальчика. Рука Лютика безвольно упала на пол, открыв искаженное, словно в приступе дикого ужаса, лицо. Кто-то из девчонок испуганно взвизгнул, — Живой, — пробормотал учитель, — Немедленно звоните в «Скорую» и в милицию.
Дав короткое распоряжение Алевтине Ивановне, Горчаков с видимым усилием поднял Фиму на руки и словно большую тряпичную куклу понес в медпункт на первый этаж. Весь класс молча последовал за ним.
— У него лицо такое же серое, как и у Мироныча было! — едва слышно прошептала Стася.
— «Еще одна жертва», — задумчиво произнес Гарик, — Дело становится «все страньше, и страньше». Тут не сыщики, а заклинатели духов нужны.
Вадик и Стася с ним полностью согласились.
Пожалуй, это был самый странный день за всю историю интерната. В коридорах, даже во время перемен стояла непривычная тишина. Ребята сбивались в стайки и пересказывали друг другу легенду о духе шамана и князе Вершицком, который, как выяснилось, был настоящим маньяком-убийцей. Учителя старались не выпускать поля зрения своих учеников. Даже в туалет ребята теперь ходили по двое — по трое — кто его знает, в каком из многочисленных коридоров дома Вершицких их поджидает опасность. Да что там дети! Взрослые и те старались не передвигаться по интернату в одиночку. Всем было страшно, а таинственная надпись на картине княжны только добавляла поводов для пересудов. Обитатели тихореченского интерната по очереди заглядывали в кабинет рисования, чтобы увидеть зловещее предупреждение на портрете прекрасной Тамары. В конце концов, Горчаков стер буквы из плесени спиртовым раствором, накрыл картину куском холста и запер в мастерской. Даже съемочную группу с Тихореченск-ТВ, которая откуда-то прознала о происшествиях в интернате, тетя Аля, по распоряжению Стервеллы, не пустила на порог. Мол, нечего позорить имя лучшего интерната в России — рассказывать про него всякие ужасы! Знакомая ребятам круглолицая журналистка и ее лохматый оператор неловко потоптались на крыльце, приветливо помахали Стасе, глядевший на них из окна, и удалились.
Несчастного Фиму Лютикова увезли в больницу. Так же как в случае с учителем труда, врачи не могли сказать ничего вразумительного о его состоянии: может завтра очнется, а может — и никогда. Милиция, как ни странно, не связывала последние события со смертью Забияко. Стас сказал: нет никаких оснований считать, что все это дело рук одного человека, или, там, духа. Поэтому Алису Горчакову из тюрьмы никто не выпустит. Тем более, с таким железобетонным мотивом для убийства. По его словам, от Колобка остался двухэтажный дом в Подмосковье и пара солидных счетов в разных банках, а Алиса — единственная наследница. Так что через неделю состоится первое судебное заседание — дело можно считать успешно завершенным. Но троица даже и не думала сдаваться. Сразу после уроков друзья приступили к собственному расследованию.
Пока Вадик караулил Стервеллу, чтобы забрать диктофон из ее кабинета, Стася и Гарик отправились в библиотеку. Там, как всегда, на свое скрипучем стульчике с вязанием сидела толстенькая Такса. Ее губы торопливо шевелились, словно бормоча молитву. «Петли считает!» — догадался мальчик.
Гарика переполняло нетерпения. Сейчас он впервые в жизни будет допрашивать подозреваемого, а может, чем черт не шутит, самого настоящего убийцу! Гарик критически глянул на Таксу — уж больно эта аккуратненькая старушка, которая вязала полосатый шарфик, не походила на коварного злодея. Но, в конце концов, убийца совсем не обязан быть угрюмым волосатым мужиком с черными усищами. Например, в романе «Нелепый домишко» Агаты Кристи все убийства вообще совершает девочка не старше самого Гарика. Размышляя на эту увлекательную тему, мальчик решительно шагнул к библиотекарше.
— Здравствуйте! — строго сказал он.
Стася улыбнулась и молча кивнула.
— Ну, здравствуй, добрый молодец! — отозвалась старушка, — Зачем пожаловал?
— Не могли бы вы рассказать, что делали во время убийства? — рванул с места в карьер Гарик.
— Какого убийства? — Такса перестала вязать и уставилась на мальчика поверх стареньких очков.
— Как какого? — опешил он, — Ну, этого, Забияко…
— А я уж думала, слесаря Сафронова, которого дружок его в 88-м по голове поленом шарахнул. Да-а, давно это было! А какого парня угорбили! Руки золотые…
— У кого? У Забияко?
— Да при чем тут Забияко! — рассердилась Такса, — Сережа Сафронов, говорю, мастером был отменным…
— А что про Забияко? — Гарик окончательно запутался.
— А про Забияко, мил человек, я все милиции рассказала, — отрезала Такса, — И повторять ничего не собираюсь!
Библиотекарша снова уткнулась в вязание, а Гарик с ужасом понял, что его первый в жизни самостоятельный допрос потерпел фиаско.
— Вы это внукам вяжете? Очень красиво! — внезапно вступила в дело Стася.
— Нравится? — гордо улыбнулась старушка, — Вот, внучке подарок на день рождения готовлю. Она чуть помладше тебя будет. Думаешь, обрадуется?
— Конечно! — горячо заверила ее Стася, — Полоска в этом сезоне самый писк! Неужели, вас родные
