За щёчкой карамель,Но мёртвого мертвейКарминовой КарменСобой кормить червей.Сегодня ты живёшь,Зефиром дышит ночь,И в ножны всяк свой ножТвои вложить не прочьТвой рот чуть-чуть горчит —Не поцелуй поди.А завтра — нож торчитВ изласканной груди.Трагедию ль узретьВ бегущей на ловца?Твою оставлю смертьДля красного словца.Карманная Кармен,Тебе ль такая честь?Живые — что, обменИзученных веществ.***Твой труп украсит стихЖивым не нужный, ноМне дела нет до них.А мёртвым — всё равно.
Казнь
И так уже плохо. Стал бедным подобьем притонаМой дом из бетона. И грех за грехом монотонноСчитает моргающий глаз — циферблат электронный,Где три единицы сияют зелёной короной.А трубы не греют, и плачет всю ночь батарея,И гипсовым брюшком смеётся мне будда Майтрейя.Лишь пеплом табачных скорбей ночи посеребрены.Фарфорова попа всплывающей рядом сиреныНа узкой постели моей, очень узкой и длиннойВ бетонном дому на проклятой Горе Соколиной,Где плюш подлокотника кресла так страшно распорот.Чего же ещё? Чтобы немцы вошли в этот городПод сиплые высвисты редкой ноябрьской метели,Чтоб двери ломали, галдели, срывали с постели,Вели неодетым сквозь крошево битого снегаИ били в глаза, пресекая возможность побега,А в пытошной яме, в цементном последнем подвалеКалёным железом мне б впалую грудь врачевали,Чтоб вырвали ногти, и пальцы ослепли от боли,От несправедливой, но непререкаемой воли(Она Божий мир мне на горле удавкою стянет),А утром, разящим и долгим, когда уже станетТак больно и холодно, что только солнце и видно,На площади скудной шептать псалмопевца ДавидаИ в тесной петле, от свободы предательской крякнув,Увидеть тебя, пустотою мгновенной набрякнув,Средь чёрного люда, сквозь ужас отсутствия вдоха?..И так уже плохо, не надо. И так уже плохо.
Грех
Бессонница. Гомер.
Осип МандельштамМы все насильники и воры.Клинок тоскует без точила.Но передергивать затворыНас одиночество учило.Уныла эта чертовщина.Смерть мечет кости, чёт и нечет.В ночи небритые мужчиныСебя грехом постыдным лечат.