Капли жизненной влаги стекали по лицу, он уже и забыл, как ощущается влага. Кожа яростно принялась впитывать в себя всё, что стекало по голове, по лицу, по длинным, выжженным локонам волос. Обоняние выхватило запах воды ещё раньше…
'Вода? Но откуда вода?'
Он заставил себя открыть глаза, тем более что смоченные веки позволили это сделать без сухого треска.
Перед глазами плыло, блики солнца играли на камнях вокруг. Чья-то могучая длань прикрыла глаза от солнца, позволяя увидеть перед собой фигуру… И это был не проклятый ворон. Боги? Нет, те никогда не снизойдут до него. Кто же? Смоченные губы попытались проронить хоть слово, но получился лишь сухой кашель.
— Не спеши, Прометей, — могучий голос рослого мужа, уверенный и дерзкий, разрезал пустоту, что длилась вот уже сколько десятилетий. — Не спеши. Позади вечность и вечность впереди.
Глаза теперь уже чётко и ясно выловили перед собой фигуру могучего, перевитого мышцами мужика в пятнистой шкуре-безрукавке. Он милосердно заслонял его от солнца своей могучей статью и, о счастье, поливал его с ног до головы самым драгоценным сокровищем, что есть на свете — водой!.. Широкий объёмный кожаный бурдюк изливал на пленника солнца капли за каплями.
— Кто ты, дерзнувший противиться воли богам? Уходи, пока они не покарали тебя, как и меня. — Услышал Прометей свой голос.
— Люди и боги называют меня Заряном. Некоторые Гераклом. Что мне до этих богов? Богатыри и герои рождены на земле, чтобы попирать волю богов.
— Уходи пока не поздно, безумный… Я бесконечно благодарен тебе за миг, без мучений, но молю тебя, спасай себя.
Бурдюк опустел. Зарян небрежно отбросил его в пыль земли, обхватил одну из десятка цепей, что сковывали Прометея и, напрягаясь, обронил:
— Ничто не вечно, Прометей… Даже боги — лишь мгновение.
Цепь напряглась до предела, руки Геракла опоясали змеи, что вздулись под кожей горами мускулов, античный герой зарычал, и рык этот прокатился над выжженными безымянными землями, словно громом, после молнии.
Цепь лопнула. За ней другая. Раскалённый небесный металл пал под ноги. Прометей рухнул на колени, ноги подкосились. Впервые за долгие годы? Десятилетия? Века? Впервые увидел свои истерзанные солнцем руки, выщербленные ладони, багровые следы-выемки от цепей.
— Ты свободен, Прометей. Деяния богов не вечны. Недолго им тешиться мнимым могуществом, — сильные руки помогли встать, подняли на затёкшие ноги и держали так, пока не ощутил, что сможет стоять сам, без поддержки и опоры.
Прометей ощущал, как оживает тело, как наполняется новыми ощущениями душа, та самая искра жизни, что подарил всем. Он уже почти поверил, что действительно свободен, почти… Но тут в небе выросла чёрная точка, приблизилась… Это летел тот самый ворон, проклятый посланник богов, чтобы расквитаться с двуногим, дерзнувшим освободить обречённого на муки.
Прометей тяжело вздохнул, прошептал спасителю:
— Всё равно благодарю тебя за все твои старания. Пусть небо будет свидетелем, во веки веков тебя не забуду.
— Деяния богов не вечны… — повторил Зарян, поднимая с земли огромных размеров дубину и поворачиваясь к незваному гостю лицом, — …но твой дар останется с людьми навсегда…
Небо узрело, как старые боги в тот день отступились от своих слов.
Скорпион, кидаемый по прошлому, устало вздохнул.
Эстония Больница закрытого типа. Третий этаж
Молодой человек среднего роста, ничем не примечательный на вид, как человек, за которого спецслужбы отсыпали бы порцию золота ввиду его забывающейся внешности, спешил по залитому светом ламп коридору. Каждая комната выбрасывала навстречу обезумевших людей: пациентов, охранников, медицинский персонал. Все с оскаленными рожами и пустыми глазами. Зомбированные чужой волей старались задержать всеми силами, проявляя несвойственную людям силу. Но зомби не способны думать. А гость больничного отделения довёл собственный разум до заоблачных высот.
Человек в длинном тёмном плаще коротко рубил дланями воздух, и очередной волновой удар отбрасывал помеху на стены. Коридор после поступи гостя покрывался кровью. Мёртвые тела возвращали разум лишь после смерти.
На другом конце коридора, привязанный к кровати, очнулся Сёма. Мир перед глазами плавал, чёрные пятна сменялись галлюцинациями. В этот раз обессиленному и обезвоженному виделись под потолком сотни шприцов.
Они нависли прямо над его телом, иглами обозначив место на теле, куда вопьются в скором времени. О содержимом шприцёв можно было только гадать. Убьёт ли его ядом, кислотой, подействует ли яд мгновенно или растянет муки на часы, дни, что останется от внутренних органов после всего этого и переживёт ли это разум, Сёма больше не гадал. Силы стремительно покидали тело.
Сколько прошло времени с момента падения в ноги здоровяку в помещении Нежити, неизвестно. Но пересохшее горло, почерневшие губы и трясущиеся ноги говорили, что воды он не получал очень давно. Разум справился с ядом, нейтрализовав малую порцию в виде пота с большим количеством воды и кровью, что заставил течь из носа, не давая пробыть в мозгу хоть какое-то время. Яд побеждён, но повержен и сам Сёма. Привязан к кровати жалкими бинтами. Не в силах порвать и их. Конечности больше не слушаются, и сиплое дыхание становится всё реже и реже.
Эта медленная смерть в союзе с большой температурой хуже любых мук. Наверное, именно поэтому перестал контролировать гипоталамус, позволяя телу сгореть в мучимом его огне раньше, чем бред галлюцинаций выпьет душу до дна, уничтожив все светлые воспоминания жизни.
Сёма не жалел о пережитом: драки, погони, боль, износ, преодоление, тоска, несуществующие родители, дикая пустота одиночества до какого-то времени… И пусть седая старушка у койки и висящие под потолком шприцы будут ему свидетелем — если бы дали возможность прожить жизнь заново, не менял бы ничего…
'Что было, то было. Один раз прошлое поменяли — хватит. Разве что со Скорпионом пожелал бы встретился раньше, пусть даже в тайге, и найти Марию до рок-концерта, чтобы влюбиться так, что никакая демонша не в силах очернить ту любовь'.
Тяжело, больно.
'Ещё можно было выпустить Леопарда в момент встречи на диване с суккубом у камина, а не через три дня… И вообще с самолёта падать не стоило. Почему бы не ввязаться в драку с Мёртво и Нежитью ещё там, у волхвов? И старики бы не дали очернить кровью святое место покоения Славы и Родослав сынка бы в обиду до конца не дал… Если он на самом деле его отец. Кто поймёт этих полубогов? За сорок тысяч лет можно столько понять, что понятия родства отойдут на последние роли. Или наоборот. Но какой может быть 'наоборот', если сама смерть сидит у кровати и шприцы так устали висеть? Скорпион не приходит… Мёртв?… Тогда не медли, старушка, где твоя коса. Или ты молодая красивая девушка с холодными глазами и белыми губами в линию?'.
Старушка подняла голову к двери, прислушиваясь, и дверь почти в тот же миг, медленно, почти со скрипом, отворилась. На пороге застыл вихрастый юноша, тяжёлым взглядом пригвоздив старушку к стулу.
'Скорпион?', — подумал Сёма, расплывчатым зрением собирая картину в одно целое.
Мешали чёрные мухи, плодящиеся перед глазами с завидной скоростью. Куда там кроликам.
— Не преувеличивай своих возможностей, баньши. Тебе семьсот лет, мне в семнадцать раз больше.
'Хотя какой к чёрту здесь может быть Скорпион? О, бредни мои, бредни. Мозг, сколько ещё ты
