покажешь мне картинок, прежде чем вернётся настоящий мир? Тот, физический, с которым так просто было в понимании в детстве'.
— Ты переступил владения! — Просипела придавленная к стулу старушка.
'Опять же, если подумать, в моих глюках должен быть Скорпион. Хоть какой-нибудь. Пусть будет хотя бы такой', — снова подумал Сёма и улыбнулся висящим шприцам.
Широко улыбнулся. Улыбкой камикадзе.
— Удельные земли князьков теперь принадлежат всецело мне! Разграничение Велеса отменяется.
Толстый стеклопакет вынесло на улицу вместе со старушкой. Крик баньши, истерзанной не столько стеклом и ударом, сколько моментально откаченной силой, слился со свистом сотен шприцёв. Они моментально догнали пособницу и пропороли старую, дряблую кожу. Она больше не могла вселяться в предметы или менять структуру тела. Меченый забрал весть потенциал, все возможности. Асфальт принял древнюю бестию, как любой материальный предмет весом больше пера. Принял такой же, как умерла шесть веков назад.
Гость подошёл к окну и сел на подоконник. Обычный голос, чем-то похожий на голос брата, донёсся до Сёмы:
— Вот же старая валлийская дура. Нет чтобы спокойно гулять на свадьбе внуков… Так она ж и там проклинать начала. Но и на самый тяжёлый сглаз найдётся проклятие потяжелее… С тех пор могла только о смерти бурчать, сама не ведая смерти…Тьфу, чёрт, с братом поговоришь, сам говорит как он начинаешь… Так о чём это я? Ах, да. Баньши. Воет о смерти и предметами гремит, как жалкий полтергейст.
'С кем это он говорит? Оправдывается что ли?'
— Вот скажи мне, Сёма. Ты же тоже ему брат. Он всегда такой упрямый?
'Ну, всё, шприцы со старушками кончились, теперь с галлюцинацией разговариваю. Пусть это и меньшее из зол за последнее время'.
— Ваше благородие, вы, когда в зелёного слоника превратитесь, вы повторите свой вопрос на арамейском, а сейчас мне некогда — умирать надо. Так в другом мире, — просипел на одном дыхании Сёма, предчувствуя скорый кашель.
Кашлять раскалено-сухим горлом всё равно, что выплёвывать внутренности, получив под дых бревном.
— Кто тебя отпустит, белоснежка? Никак намаялся уже по жизни? Если ты брат моего брата, то способен меня понять. Вот скажи почему, даже когда их время вышло, они не уходят? Мне что-то плетут про баланс забытого Чистилища, я свято блюду все правила, но когда приходит мой черёд, и я сажусь на трон, Велес вдруг забывает в старом 'офисе' какие-то вещи и раз за разом возвращается под надуманным предлогом.
'Спокойно ночи, мама. Я уже позавтракал'.
— Блондин, только не делай вид, что умираешь. К смерти готовится бесполезно. Они сама приходит. Без приглашения. Свой смертный час знают только святые и пророки. До обоих тебе и прошагав все пустыни мира не добраться.
'Чебурашка, почему ты такой страшный?'
Гость соскочил с подоконник, подошёл к кровати и Сёма… почувствовал себя гораздо лучше.
— Спаси строптивого, у меня ещё дела… — донеслось до Сёмы.
Палата опустела.
Тело снова жило, словно не было истерзано ядом и обезвоживанием, словно жил две недели в добротном пансионате, откармливаясь, отдыхая и хорошо тренируясь.
Сёма парой рывков посрывал бинты и подскочил с кровати. Босые ноги донесли до разбитого окна, и палец трижды укололся об остриё. Ощутил боль. Смотрел на капающие капли крови. Ждал, что галлюцинация смениться другой, но… ничего не происходило. Всё так же горели над головой лампы, была распахнута дверь и старая карга, проклявшая шесть веков назад чьи-то души всё так же была рассыпана по асфальту неумолимой гравитацией.
— Ё-моё, — Обронил Сёма, останавливая кровь и разглядывая палату в поисках одежды. — Неужели мир и вправду сошёл с ума? Или ум — лишь одна из определяющих категорий мира? Совсем не главных?
Леопард вышел в коридор и посмотрел на беспорядочно валяющиеся тела. Кровь была на полу, на стенах, на потолке. Безмолвная тишина прерывалась лишь шлёпаньем его босых ног. Обнажённый, он переступал через тела, пачкаясь в крови, но двигаясь к выходу. Срам, холод улицы, да все вместе взятые постулаты мира не смогли бы заставить его снять одежду с мёртвых.
Безответный вопрос прокатился по коридору, прежде чем вышел на лестницу:
— Неужели и он потерял свою вторую половину?
И чуть позже:
— Стоп, стоп, стоп! А что, меня только что брат Скорпиона спас? Значит он существует?… А я-то ещё существую?
Все категории ответов смыло одной большой волной потревоженного разума, не оставив и зацепки. До грани сумасшествия один шаг. И грань всё тоньше и тоньше.
Скорпион Пытки памяти-4
Светлый туман снова обозначил знакомую по ощущениям фигуру. От неё веяло холодом и спокойствием. Несокрушимый и вечный, как гранитная могильная плита, Меченый снова пришёл к нему.
Сергей, примиряясь, обронил:
— Скажи мне, Меч, Сёма выживет?
— Сокращаешь моё прозвище? Не ты ли говорил, что урезание есть деградация?
— У тебя есть прозвище, но нет имени. Почему ты не взял себе имя сам, если не нарекли родители?
— Имя привязывает тебя к телу, к жизни, к миру вокруг. А я всегда свободный. Как ветер.
Скорпион всмотрелся в туман, стараясь углядеть глаза брата, но серая завеса их надёжно скрыла. Снова обронил в пустоту:
— Сёма выживет?
— Не буду тебя обнадёживать. Нет. Яд он нейтрализовал, доза была несравнима с твоей, но от опеки без помощи избавиться не сможет. Я не могу гарантировать, что кто-то ему кроме меня не поможет, но Аватары инертны, папашка твой себе на уме, а мелкий росток под названием 'Антисистема' понятия не имеет что твориться в частной больничке Эмиссара Нежити… Решать тебе.
— Ты можешь вмешаться?
— Конечно, могу. Но ничего не бывает просто так… Услуга за услугу.
— Что, — усмехнулся Скорпион, — продать тебе душу?
— К чему мне твоя душа? Просто позволь мне иногда говорить от твоего имени.
— Ты же столько наговоришь… И к чему тебе это, если я вот-вот пройду этот туман без надежды на возвращение?
— Выбор у тебя невелик. Да и глупо было бы брать с тебя это позволение, если бы я не был уверен, что ты не выживешь. Но жизнь жизни рознь. Ты можешь жить полной жизнью, а можешь с ощущением, что парой-другой слов обрёк самого близкого друга на смерть.
Сергей лёг на туман и поплыл, словно подгоняемый неторопливым течением. Решение давалось нелегко.
'Позволить говорить чужому от своего имени — потерять своё имя. Но позволить умереть брату — потерять имя ещё раньше. Стоит ли жизнь побратима имени?'.
— Хорошо, ты можешь говорить от моего имени. Но я оставлю за собой право когда-нибудь сказать тебе: 'Хватит!'.
— Договорились. Руку жать не буду — ты всё-таки в коме, кровью расписываться тоже не стоит — я
