Германии. Однако психоаналитики не одобряли его политическую деятельность, а его товарищи по партии — предлагаемые им радикальные программы сексуального воспитания и образования. В результате Райх в 1933 году был исключён из Германской коммунистической партии, а в 1934 году — из Интернациональной психоаналитической ассоциации.
В 1933 году Райх эмигрировал в Данию. Однако за свои взгляды и пропаганду «сексуальной революции» он был изгнан из этой страны, а позднее и из Швеции. В 1934 году он перебрался в Осло, а в 1939 — в США. Здесь он и начал использовать в терапии свои оргонные аккумуляторы.
В 1954 году теория и практика Райха были объяв-ленны несостоятельными, было запрещено применение его метода, а так же большинство его книг. Райх пытался протестовать, но, несмотря на то, что результаты его опытов никогда не были научно опровергнуты, все публикации, касающиеся применения и производства оргонных аккумуляторов, были уничтожены, а самого его обвинили в неуважении к суду и заключили в тюрьму, где он и умер в 1957 году. Райх писал:
«Любовь, труд и познание — вот источники нашей жизни. Они должны определять её ход». Браво!
СТИХОТВОРЕНИЕ
В поезде, идущем из Триера в Ганновер, мы написали наше первое совместное стихотворение. Конечно, это произошло под влиянием Вильгельма Райха и его оргонных аккумуляторов. Не так уж много людей писало стихи вдвоём! Но это весело! Особенно, если не нужно напрягаться и подыскивать рифмы. Мы решили послать все рифмы на хуй! Кроме того, мы оставили стихотворение без названия. Вот оно:
В 60-е и 70-е годы
Все занимались траханьем и сопротивлением.
А сейчас все хотят заниматься только траханьем.
И лишь мы всё еще занимаемся
И траханьем и сопротивлением —
Барбара и Александр.
О, значит мы анахронистическое явление!
Вот и всё стихотворение. Видимо, мы действительно анахронизм в этом сволочном, конформистком и сугубо гедонистическом мире 1990-х годов. Но что значит анахронизм? Это вовсе не значит, что мы несовременные или неактуальные! Херня! Это значит, что мы ставим под сомнение все принятые нормы, рецепты и стереотипы актуальности, современности и преемственности! Баста! На хуй все ёбанные стереотипы! Мы имеем нахальство думать, что все прошлые и нынешние эстетические и философские учения были созданы лишь для того, чтобы мы сейчас против них взбунтовались! Чтобы мы их прожевали и высрали! Ради нашей свободы! Ради одного маленького глоточка свободы! Ради иллюзорного, но Восхитительного глоточка! Ведь всё равно скоро помрём и наш анархизм — тоже! Наша свобода! Наша обосранная свобода! Ха-ха-ха! Наша за-ёбанная свобода!! Конечно, заёбанная!! Но исчезни она — и что останется?! Поебень?!
ГАННОВЕР
Нужно было еще один раз менять поезд – в Ганновере. Здесь Барбара и Александр поцапались, как две злые, грязные кошки. За чашкой утреннего кофе Барбара сказала Александру, что он похож на пизду. Имелось в виду его лицо. По всей вероятности, это была правда, Александр действительно смахивает на пизду, как, например, и Ясир Арафат, глава палестинской автономии. Причём если Арафат похож на совсем уже старую, разъёбанную пизду, то Александр выглядит как пизда более свежая. И всё-таки это было неприятно услышать. Ему ничего не оставалось, как сравнить лицо Барбары с головкой хуя. Это была всего лишь защитная реакция, ответный ход. Однако в следующий момент последовал сокрушительный удар: Барбара сказала, что если она и похожа на хуй, то во всяком случае не на Александров. Почему? Потому что Александров хуй морщинистый, со шрамами, в диких наростах мяса... Хрясь! Хрясь! Всё это опять-таки была правда: после обрезания на хуе Александра остались кое-какие следы. Но выдержать такое он уже не мог. Он швырнул в Барбару смятую салфетку и вышел вон. Сука, бля! Сука!
Здесь встаёт вопрос о наличии любви во взаимоотношениях этих двух. Была ли любовь? Или это был просто союз двух беспомощностей, двух вынужденно приставших друг к другу комаров, двух палых листьев, двух деморализованных лисят? Александру негде было жить, некуда податься, денег не было, под прошлым была проведена черта — вот он и пристал к Барбаре с её квартирой в Вене и хорошенькими пальчиками? А Барбаре в свою очередь остоебала Вена, Академия, все эти стерилизованные крольчата вокруг — вот она и прилепилась к залупастому парню из третьего мира? А залупы-то и не оказалось. Ах, залупа, залупа!
Господи, как далеко всё это от образа доктора Райха! От труда, любви и познания! Неужели мы такие говню-ки? А? А?
НЕТ, НИ ХУЯ ПОДОБНОГО
Нет, ни хуя подобного! Ни хуя подобного!
Мы с Барбарой не такие! Наша мощная любовь всегда с нами! На хуй слабаков, мы на сучьем клиторе вертели всех сомневающихся, всех унылых и разочарованных! Бля буду, мы победим! Почему? Да очень просто: потому что мы эпигоны! Наша книга — эпигонская, заебись она конём. Однако мы страшно хотим возвести наше эпигонство в ранг действительно охуен-ной культуры. Другого выхода просто нет. Ведь образцы обосрались. Те, кому мы подражаем с удвоенной силой, просто-напросто у орались и продали гегемониаль-ной культурке все провозглашённые ценности: свободу, равенство, сестринство! Всё продали. Поэтому нам ничего другого не остаётся: нужно просто довести эпигонство до уровня реального, охуенного сопротивления и тогда первоначальный усравшийся образец превратится во что-то немыслимо чудовищное — в новую небывалую культуру! Культуру освободившихся рабов! Вот! Единственная возможность сейчас — доводить до ублюдочного состояния всё старое, обосравшееся, и тем самым давать сладкие зачатки чего-то нового! Эй, ублюдки! Шевелитесь в своих могилах! Жан Жене, это ты? Вставай, разложившийся козёл! Покажи, на что ты ещё способен! Эзра Паунд, ёбаный обосравшийся фашистский сопротивленец! А ну-ка, помяукай! А ну-ка, помяукай! Потряси костями, продемонстрируй прежнюю удаль! Ёбс, ёбс!
Наша задача сейчас — показать, что значит подлинная преемственность в культуре! И что такое настоящие разрывы! Мы любим Берроуза, но рвём с ним на хуй. Старый мудак, ты зачем всё время позировал с револьверами? Фотографировался с наганом? Ты что, техасский шериф, что ли? На хуй, на хуй!
Да здравствует освобождённая от пошлости, кокетства и продажности сопротивленческая культура!!!
Ёбс, ёбс!
Мы ненавидим тебя, город Говновер! Мы презираем тебя, залупастый Нью-Йорк! Мы срать на тебя хотели, шлюха Париж! Да здравствуют африканские пустыни ненаёбного сопротивления! Да здравствуют плоть и кровь юных бойцов!
На самом деле мы, конечно, ничего не имеем против Седина, Берроуза и Компании. Всё это уже стало просто хорошим тоном. А с другой стороны, это не хороший тон, а австралийское мозгоёбство, турецкая ебот-ня! Гораздо важнее сейчас просто человеческое участие, дружеское слово или даже нежное-нежное поглаживание. А Берроуз-Селин — это весёленький остренький клитор современной культуры. Но, конечно же, важный клитор, абсолютно необходимый, без клитора вообще не обойтись. Ёбс!
НЕЖНАЯ КОЖА
Вернувшись в Вену из Люксембурга мы обнаружили, что оба покрылись прыщами. Впрочем, Александр страдал фурункулами уже давно, с самого раннего возраста. А вот теперь и Барбару заразил. А может, это она сама запаршивела.
Я стоял перед зеркалом и давил прыщ на виске. Прыщи — настоящий бич божий! И в тоже время прыщи дарят изощрённое, восхитительное наслаждение. Ой, ой, ой, ой! Больно! Ёб твою мать!
В своё время между двумя гигантами современной французской философиии — Фуко и Делёзом — произошёл спор о желании и наслаждении. Дело в том, что Фуко не мог терпеть слово «желание», он переживал желание как нехватку, он слышал, как оно бормочет, что его подавляют. Автор «Воли к знанию» отдавал предпочтение наслаждению: наслаждающееся тело он видел как сопротивляющееся власти. Наслаждение трансгрессивно, пиздец на холодец. Оно хуячит по дисциплинирующей и нормализующей власти всеми своими конечностями.
