— Вы, вероятно, смеетесь надо мной. Вспомните, я уже достаточно стар,— впрочем, сколько вам лет?
— В Париже, где молодость очень в моде, считалась уже перестарком. Мне 22 года.
— Вы не выглядите старше своего возраста, не помолвлены и не…
— Не собираетесь ли сделаться моим опекуном?
— С наслаждением согласился бы взять на себя эту обязанность.
Она смолкла, и он почувствовал на мгновение, что зашел, пожалуй, слишком далеко. Отлично понимал, что она под маской равнодушия зорко наблюдает за ним. Но его вид действовал на нее успокаивающе. В поведении Гарвея сказывались хорошее воспитание и порядочность.
— Я сказала, сколько мне лет, а вам сколько? — непринужденно спросила она.
— 38. Я достаточно стар для того…
— Для… для чего?
— Для того, чтобы искренне восхищаться вами.
— Очень рада, что провела вечер вместе с вами. Когда пришла в Бермондси, почувствовала себя очень несчастной, и мне приходили в голову мрачные мысли. Теперь они исчезли — и я счастлива.
— Мрачные мысли?
— Да. В газетах пишут много о таких вещах. Я спрашивала себя, действительно ли умер дед в вашей приемной от разрыва сердца? Может быть, деньги были при нем, и его убили и ограбили. Вот что мне пришло в голову, когда огни были потушены и я осталась одна в приемной. Вы будете смеяться, но было так страшно.
Он не смеялся, а смотрел, словно сквозь туман, и проклинал свою слабость. Краска сбежала с лица, и пот выступил на лбу. Подумал, что она заметила ужас, отразившийся на лице, но у него не хватало сил отвести взгляд.
— Это похоже на авантюрный роман,— пробормотал он.
Она посмотрела на него с загадочным выражением, и когда заговорила, голос звучал озабоченно.
— Ведь вы не думаете, что серьезно верю этому?
— Конечно, нет.
— Вероятно, я унаследовала актерский талант матери. Вы выглядели очень испуганным.
— Я действительно испугался. Совсем недавно принял управление делом и часто спрашивал, нет ли среди служащих какого-нибудь мошенника. Но освидетельствование врача исключает всякую мысль о преступлении. Не забудьте также, что за два дня до смерти у деда был сердечный приступ.
— Жалею, что заговорила об этом… Вы так добры ко мне.
— Хотел бы сделать для вас гораздо больше. Вы рассказали о своем положении. Разрешите стать вашим банкиром до тех пор, пока не получите наследство.
— Почему вы предлагаете это?
— У вас нет друзей, которые имели бы право позаботиться о вас больше меня. Ваш дед был, как уже сказал, нашим долголетним другом.
— Дед имел много друзей в Лондоне. Многие прислали сочувственные письма, но никто не предложил помощи.
— Вероятно, они не знали, в каком положении вы находитесь.
Она выпила кофе и поднялась.
— Мы поговорим об этом, может быть, я приму ваше предложение.
— Я еду завтра утром в Америку. Разрешите приказать моему кассиру выдать вам деньги по первому требованию.
— С этим можно подождать до вашего возвращения. Благодарю за ужин. Я подумаю обо всем. Пожалуйста, не беспокойтесь. Моя комната по этой стороне. Лифт тут же.
В ее кивке было много дружеского и еще чего-то непонятного.
Он взглядом проводил ее миловидную фигурку, исчезнувшую за дверью, и потребовал счет. Ему показалось, что пережил нечто, что отразится на всей его жизни.
12
Гарвей спал глубоким сном, когда кто-то сильно постучал в дверь комнаты и зажег свет.
— Алло! — крикнул он, быстро садясь на постели.— Кто, черт возьми…
Внезапно он смолк. В комнате была Мильдред. В роскошном бальном платье она казалась ослепительно-прекрасной. Ее синие глаза смотрели на пего гневно и недоверчиво.
— Что это значит, Гарвей?
— Что? Что я в постели?
— Ты отлично знаешь, что я подразумеваю. Или, может быть, ты собирался скрыть это от меня? Что значат оба чемодана внизу с ярлыками «в Нью-Йорк»?
— Ах это! Ничего особенного. Андрью по глупости оставил чемоданы в передней. Я еду завтра утром в Нью-Йорк. Это не тайна.
— В Нью-Йорк? — насмешливо повторила она.— Думала, что теперь в моде Южная Америка.
— Мне нечего делать в Южной Америке.
— Да ты просто собираешься удрать после всего, что натворил здесь! Я не могу упрекать тебя за это, но что будет со мной?
— С тобой? Но я через три недели возвращаюсь, и если тебе за это время понадобятся деньги…
— Не валяй дурака, Гарвей! Неужели ты считаешь меня такой глупой? Ты хочешь исчезнуть — прекрасно. Но оставить меня без гроша?
— Хорошо, что напомнила об этом,— сказал он, зевая.— Я принес еще 500 фунтов. Они лежат на камине в твоей комнате.
— 500 фунтов? Но ведь ты-то берешь с собой не меньше 50 000?
— 50 000? Но откуда я возьму их?
— Ты всегда считал меня глупее, чем есть на самом деле, Гарвей. Мы оба отлично знаем, что ты просто удираешь от своих кредиторов.
— Ах, во-о-от оно что!
— Что тебе делать в Нью-Йорке? Ты всего две недели работаешь в фирме. Ты собираешься спрятаться там? Отлично! Лучше, если скроешься. Но оставить меня без денег — это подло!
Он совершенно проснулся и сел на постели.
— Не болтай глупостей, Мильдред. Все деньги на ведение хозяйства положены в банк на твое имя. На ближайшее время ты обеспечена, а через три недели я вернусь.
— Сколько денег ты берешь с собой? — снова спросила она.
— Два миллиона,— ответил он, взбешенный.— И все деньги до последнего гроша нужны мне лично.
— Но ты просто смешон. Вчера Фардаль сказал мне…
— Если ты еще раз произнесешь это имя…
— Ты не любишь Фардаля — и он не любит тебя. Но я нашла в нем преданного друга.
— Мне стыдно за тебя при мысли, что ты общаешься с таким человеком. Это делается против моей воли. Но об одном прошу тебя: не говори о нем.
— Ладно. Итак, я узнала вчера вечером, что в ближайшие дни ты предпримешь увеселительную поездку. Вижу, что это действительно так, и не буду мешать, не стану доносить, но требую дать часть денег.
Он взглянул на нее с любопытством. Сначала она произвела ослепительное впечатление, но в последнюю минуту в ней произошла резкая перемена: черты лица обострились, бледная от гнева стояла она перед ним, сжав губы.
— Ты заблуждаешься, Мильдред. Я не думаю о бегстве. Наоборот. Хочу не только спасти нашу фирму, но в совершенно реорганизовать ее. До сих пор счастье было на моей стороне. Я еду в Нью-Йорк для
