— Трибунал, герр лейтенант? Merde alors![93] Вы, должно быть, шутите.
— Это что за поведение? — негодующе воскликнул офицер.
— Именно об этом я и хотел спросить, герр лейтенант. Мне очень любопытно узнать, что скажет трибунал по поводу этих дел. — Легионер с небрежным видом закурил новую сигарету и выпустил дым в лицо лейтенанту. — Мы отказываемся сдавать оружие, герр лейтенант, и не станем выполнять вредительские приказы. У вас и ваших коллег больше оснований бояться трибунала, чем у нас.
— Ты с ума сошел? — выкрикнул лейтенант с нервной дрожью в голосе. — Это что за чушь?
Легионер дерзко усмехнулся. И повернулся к нам, слушавшим с напряженным интересом.
— Il nouse casse les couilles[94]!
— Я понимаю по-французски, хам!
Лейтенант был почти вне себя от ярости.
— Je m'emmerde![95] — засмеялся Легионер.
Нам показалось, что лейтенант бросится на Легионера, беззаботно разглядывающего обойму своего пистолета.
От изумления мы раскрыли рты. Мы ничего не понимали. Легионер был солдатом до мозга костей. И никогда не заходил слишком далеко. Мог быть более наглым, чем большинство из нас, но никогда не рисковал. Должно быть, на уме у него было что-то серьезное. Мы, не совсем понимая, что именно, снова взяли оружие и сомкнулись позади Легионера.
Лейтенант повернулся и взбежал по ступеням.
— Теперь заварится каша, — прошептал Рудольф Клебер. — Это похоже на бунт в дивизии «Флориан Гайер»[96].
— Ничего не произойдет, — сказал со спокойной уверенностью Легионер. — Если станут наглеть, мы их перестреляем. Нас за это наградят.
— Что тут делается? — спросил Хайде. — Мог бы объяснить нам. Я едва не мочусь в штаны от волнения.
И с удовольствием помахал пистолетом, итальянской «береттой».
Порта взвалил на спину баллон огнемета и туго затянул лямки.
— Подпалим им волосы кое-где, — сказал он и передвинул регулятор на огонь по близкой цели.
— Hamdoulla (не спеши), — сказал Легионер. — Если потребуется прикончить эту банду, я выстрелю первым.
— Да объясни ж, в чем тут дело, — раздраженно сказал Марке.
— C'est le bourdel. Они саботируют особый приказ самого Адольфа и Кальтенбруннера[97].
По ступеням стала торопливо спускаться группа офицеров. Сзади шел с улыбкой наш лейтенант Фрик. Нас он хорошо знал. И явно не хотел никаких осложнений.
Маленький лейтенант люфтваффе кудахтал, как старая курица. Широкоплечий майор велел ему замолчать. Все они были безоружны. На них не было даже ремней.
Кое-кто из нас укрылся за колоннами галереи. Легионер вызывающе уселся на парапете колодца в центральном дворике. И держал палец на спусковом крючке. Он выглядел уверенно, как русский комиссар, за спиной которого стоит Сталин.
Широкоплечий майор встал перед ним. Он был вдвое больше Легионера. Шинель его была расстегнута. Не было сомнения, что он безоружен.
Они молча разглядывали друг друга.
Порта задумчиво поигрывал огнеметом.
— Bon, mon Commandant?[98] Что теперь? Трибунал? Военно- полевой суд?
— Я хочу поговорить с тобой наедине.
Легионер загадочно улыбнулся.
— Non, mon Commandant[99]. Не хочу получить пулю в затылок в каком-нибудь темном подвале. Я слышал о так называемых особых офицерских судах. Я не офицер. Всего- навсего никому не известный caporal-chef[100] из La Legion Etrangere[101].
Какой-то гауптман сделал несколько шагов вперед, но майор остановил его.
— Даю честное слово, унтер-офицер, что с тобой ничего не случится.
— Слово офицера какому-то паршивому солдату? — пожал плечами Легионер.
Майор сделал глубокий вдох. Лицо его налилось кровью.
Малыш раскрыл рот, собираясь сделать свой взнос, но получил от Порты предостерегающий пинок по голени.
Легионер с беззаботным видом закурил новую сигарету.
— Чего ты хочешь, унтер-офицер? Думаешь, нам нужно уничтожить тысячелетнюю культуру, потому что какой-то безумец отдал такой приказ?
— Безумец? За это слово вы можете поплатиться головой, mon Commandant.
Майор шагнул вперед и хотел доверительно положить руку Легионеру на плечо; но Легионер увернулся и оттолкнул его назад дулом автомата.
— Подчиненный должен стоять в трех шагах от начальника, mon Commandant.
Гауптман снова хотел вмешаться.
— Я велел вам молчать, — гневно оборвал его майор; потом обратился к Легионеру: — Унтер-офицер, ты знаешь, что такое Монте-Кассино? Знаешь, что это древнейший культурный центр в Европе? Что это первый бенедиктинский[102] монастырь, и в нем хранятся самые священные христианские реликвии? Хочешь, чтобы согрела уникальная библиотека из семидесяти тысяч томов, которую монахи собирали веками? Я уж не говорю о картинах знаменитых мастеров, распятиях многовековой давности, исторической резьбе по дереву и чудесных изделиях златокузнецов. Допустишь ты с чистой совестью, чтобы все это было уничтожено из-за безумного приказа? Ты безжалостный и умелый солдат, это я понимаю. Ты гордишься тем, что служил в знаменитом корпусе смельчаков под французским флагом, но не забывай, что французская армия на протяжении веков защищала христианскую веру. Ты и твои товарищи можете перебить всех нас. Можете начать с меня и с настоятеля Диамаре. За это вам ничего не будет. Возможно, вы даже получите награды; но уверяю, потом французская армия не захочет иметь с тобой ничего общего. Французы лишат тебя красных ленточек, которые ты носишь над нагрудным карманом. Я не боюсь смерти, унтер-офицер. Мои офицеры тоже. Мы знаем, что рискуем жизнями, но не хотим допустить, чтобы все это было уничтожено. Мы обыкновенные люди. Нас можно заменить, но ни единого обломка, ни единого документа здесь заменить невозможно. Бенедиктинский орден находится здесь с пятьсот двадцать девятого года. Вскоре Монте-Кассино станет центром ожесточенного сражения. Его стены, статуи, базилику, все эти прекрасные здания, — он в отчаянии вскинул руки, ветер трепал полы его шинели и ерошил седые волосы, — спасти мы не можем. Они будут стерты с лица земли, тысячи молодых людей будут убиты и искалечены. Но уникальные, незаменимые сокровища, хранящиеся в этом святом монастыре, можно вывезти в Рим за две-три ночи.
— А если попадемся, mon Commandant? — спросил с улыбкой Легионер. — Мы охотно вам поможем, раз для вас это так много значит, но не позволим, чтобы ваши офицеры морочили головы и угрожали нам. Как вы сами сказали, мы солдаты. Мы уже долгое время солдаты. Это и все, на что мы годимся. Наша работа — жечь, грабить и убивать. Мы родились на армейской мусорной куче, там и отдадим концы, но мы знаем, какой приговор вынесет трибунал за саботирование приказов фюрера. Мы не идиоты. Нам предстоит одеться в эсэсовские шинели и заняться нелегальной перевозкой, на которую уйдут тысячи литров драгоценного бензина. Бензин, mon Commandant, необходим для наших тяжелых «тигров». За неправомочный расход его можно поплатиться головой. Мы не хотим, чтобы нас пытали гестаповцы на виа Тассо. Я много слышал о штурмбаннфюрере Капплере, обосновавшемся в прежнем культурном районе. Мы не хотим гибнуть перед концом войны ни за какое количество священного хлама. Если в ваших силах дать нам оправдание в виде официального приказа, можете нами располагать.
— Правильно, — послышался сзади голос Порты.
