бы из-за них. Это привело к побоищу. Легионер сделал свое знаменитое сальто и саданул Малыша сапогами в лицо.
После этого мы сели выпить. Опорожнили свои фляжки. Ссора началась снова, когда Легионер сказал, что мы просто-напросто игрушечные солдатики, отбросы из прусской навозной кучи.
— Ах, ты, тварь из легиона французов-сифилитиков! — заорал во весь голос Порта, забыв, где мы находимся. — Говоришь, тебя кастрировали? Никто не верит этому, мерин паршивый. У тебя все отвалилось из-за арабской музыки.
— Tu me fais chier[173], — крикнул Легионер и метнул нож в Порту. Лезвие пронзило тулью желтого цилиндра. Порта пришел в ярость.
— Порази, Господи, всех француженок сифилисом! — выкрикнул он, схватил автомат и разрядил весь рожок в землю перед ногами Легионера. Мы бросились прятаться от рикошетирующих пуль; совершенно перепуганные, прибежали оба наших охранника. Порта встретил их выстрелом и злобной руганью, едва не убив Оле Карлсона.
Вскоре мир был восстановлен, и мы начали играть в «ножички» боевыми ножами. Это единственная игра, в которой невозможно плутовать, поэтому она быстро нам наскучила, и мы принялись метать кости. Снова завязалась драка. Малыш пытался задушить Хайде удавкой из стальной проволоки, и у нас ушло четверть часа, чтобы привести того в чувство. Потом Барселона ударил ногой Оле Карлсона.
После этого интермеццо мы стали играть в «двадцать одно», но вскоре начали клевать носом. Укрылись сосновыми ветвями и попытались заснуть. Спать нам хотелось, но после шоколада с колой[174] сон никак не шел.
Вдали показалась большая колонна грузовиков.
— С ними мы в два счета разделаемся, — сказал Порта. — Это тыловики. Пороха не нюхавшие. Давайте уничтожим их и смотаемся. Боеприпасов там полно. Взрыв будет таким, что у папы в Риме зазвенит в ушах.
Но Старик и слышать об этом не хотел. Он всегда был степенным, лишенным воображения мастеровым. Начальство знало, что делало, когда производило в фельдфебели таких людей. Мы не особенно интересовались подробностями. И не раз со смехом делали ложные донесения, сидя в снарядных воронках.
Разразилась еще одна ссора.
— В жизни не видел более трусливой твари, чем ты! — кричал Порта на Старика. — Даже самая пылкая гомосексуальная обезьяна не позарилась бы на тебя. Твое счастье, что ты нам по душе, но предупреждаем, даже наше терпение может лопнуть. Когда-нибудь мы вынесем тебя ногами вперед.
Транспортная колонна прошла мимо нас. Это была бы хорошая жатва. Мы жадно смотрели на нее. Но Старик настоял на своем, как всегда. Начальство не ошиблось, сделав его фельдфебелем и командиром отделения. С нами не уцелел бы никто другой. Старик даже не сознавал, что ходит по краю пропасти.
Когда солнце зашло, мы снова двинулись в путь. Вокруг нас жужжали комары. Мы прикрывали ладонями огоньки сигарет. Мимо нас прошла пехотная рота, мы стояли за деревьями, вдыхая запах их «Кэмела».
— Могли бы уложить этих пехотинцев. Всех до единого, — пробормотал Порта.
— Какое множество золотых зубов, — мечтательно произнес Малыш.
— Старик, — принялись они подольщаться, — давай их перебьем. По возвращении мы поклянемся, что ты в одиночку разделался с ними. Тебе дадут Рыцарский крест. Обязательно. Подумай о жене, Старик, она получит пожизненную пенсию. Об этом стоит подумать.
Но убедить Старика было невозможно. Он даже не отвечал. Мы угрюмо смотрели вслед удалявшейся колонне.
— Там было достаточно золота, чтобы открыть публичный дом, — сказал Малыш, поднимая глаза к небу.
Порта и я шли первыми — и едва не наткнулись на палатки. Мы быстро спрятались за соснами и остановили остальных. Палаток было три. Из них доносился храп.
По сигналу Барселоны мы выдернули колышки палаток, поймав находившихся там словно в мешок. Потом принялись бить и колоть ножами. Через несколько минут все затихло. Раздалось лишь несколько сдавленных криков, обозначивших бойню. Американцы погибли, толком не проснувшись. Мы крадучись подобрались к танкам. Задушили часовых удавками и бросили их тела в кусты. С любопытством осмотрели танки. Это были M-4 и M-36 со смешными, как у железнодорожных вагонов, катками. Стали закладывать мины-сюрпризы. Одни должны были взорваться, когда заработает мотор, другие — при открывании люка. Легионер обладал замечательным воображением: он приспособил для этого дела словно бы небрежно лежавшую снарядную гильзу на переднем люке. Если ее сбросить, заряд взорвется. Мы зарыли выскакивающие мины, соединенные с взрывчаткой под танками.
Искавший трупы с золотыми зубами Малыш наткнулся на склад горюче-смазочных материалов. Бочки были закопаны в землю и замаскированы ветвями. Маскировка была такой хорошей, что вызвала у Малыша подозрения. Мы укрепили на дереве несколько фаустпатронов с проволочными приспособлениями, которые заставят их сработать и взорвут бензин, если кто-то сдвинет с места одну из бочек. Еще три фаустпатрона мы установили на перекрестке.
Порта застонал:
— Совершенно бессмысленно, что здесь будет лежать столько золота, никому не принося пользы. Старик, может, мы с Малышом останемся, немного поищем? Ты сможешь сделать правдивый доклад о том, что произошло здесь. Мы вас непременно догоним. Гарантирую.
— Заткнись, — проворчал Старик.
Мы бросили в кусты французскую каску, положили консервную банку из-под спагетти и записную книжку с письмами итальянского солдата на довольно видное место. Это чтобы американцы начали ломать голову. Мы надеялись, они решат, что все устроили итальянские партизаны и дезертиры. Это заставило бы их искать преступников в южных холмах и оставить нас в покое, не мешая выполнить оставшуюся часть задания.
Под вечер мы подошли к мосту. Взрывать мост — очень приятное занятие, и мы предвкушали его. Дрались за взрывную машинку, каждому хотелось повернуть ручку. Старик обругал нас. Барселона поднял большой шум: клялся, что это его работа, что он был взрывником в Испании. В конце концов мы решили бросить кости.
На ведущей к мосту дороге появился большой грузовик, за ним следовал джип.
— Кончайте эту ерунду, надо действовать, — проворчал Старик.
И хотел взять машинку, но Малыш ударил его по руке пистолетом.
— Убери лапы, чертов столяр. Твой вонючий мост будет оставаться на месте, пока кости не покажут, кому взрывать его.
Счет вел Юлиус Хайде. Я бросил кости первым, выпало всего семь очков. Порта оказался удачливее и выбросил восемнадцать. Малыш пришел в дикий восторг, выбросив двадцать восемь. На Старика никто не обращал внимания, у него было всего четырнадцать. У Рудольфа Клебера — девятнадцать. Потом Хайде выбросил двадцать восемь, и мы подумали, что Малыш убьет его.
— Гнусный ненавистник евреев, ты сплутовал. Чтоб тебе быть у еврея слугой. Я дважды доносил на тебя, жулик!
— Вот оно что… — задумчиво произнес Хайде. — Так это ты напустил на меня полицию безопасности?
— Да, — заорал Малыш, — и не успокоюсь, пока ты не повиснешь на мясницком крюке в Торгау. Когда тебя приговорят к обезглавливанию, я попрошусь в палачи. Даю слово, что промахнусь не меньше трех раз. Первый удар топором ты получишь по заднице.
Его никто не слушал. Мы были заняты бросанием костей. Но никто не выбросил больше двадцати восьми, поэтому Малышу и Хайде предстояло бросать снова. Грузовик подъехал к крутому повороту, водитель с визгом включил первую скорость. Малыш поднял стаканчик с костями высоко над головой. На грузовик он не обращал внимания. Трижды проскакал вприпрыжку вокруг взрывной машинки и потерся носом о километровый столб, полагая, что это принесет ему удачу; потом, встряхнув стаканчик последний раз, как профессиональный бармен — свой шейкер, умелым плавным движением бросил кости на зеленое
