ходил с обыкновенной картонной папкой. Даже когда ему подарили в день пятидесятилетия портфель с трогательной табличкой — «От рабочих-исследователей», он спрятал его в шкаф, показывал, как дорогую реликвию, а ходить продолжал с картонными папками, меняя их по мере износа.
— На днепропетровском шинном наши антистарители не испытывали, — рассказывал Целин. — Там работают на импортных материалах и говорят, что от добра добра не ищут. Вот когда их прижмут — тогда возьмутся.
— Блестящее начало, — отметил Брянцев.
— На заводе у Перфильева испытали антистаритель, но глазам своим не верят и потому результаты скрывают. Говорят, что надо повторить опыты, а это еще на год. И потом, мне кажется, они боятся против НИИРИКа выступать. А на ярославском проверили. Хорошие результаты. Они уже написали письмо нам, просят всего-навсего… две тысячи тонн нашего антистарителя. Представляете? Две тысячи тонн! Хотят заменить им дорогостоящий парафин.
— Постойте, постойте, — прервал его Брянцев, — когда они успели его испытать? Мне там говорили, что еще не начинали. Правда, Честноков обещал. Но для испытаний на светопогодное старение нужно сто двадцать — сто восемьдесят солнечных дней.
— А-а! — досадливо отмахнулся Целин. — Вы разве ярославцев не знаете? Они же хитрецы.
— У вас научились, Илья Михайлович. Вы с ними хитрили, а теперь они с вами.
Целин сделал вид, что не услышал этих слов.
— Говорят они одно, а делают другое. Они стали испытывать ИРИС-1 сразу же, как только я послал его. К моменту совещания в Партгосконтроле испытания были в разгаре, и они ничего не могли сказать по этому поводу. Тоже глазам своим не поверили. Знаете, что получилось?
— Ну вот, пошел экзаменовать, — вышел из терпения Брянцев. — Видели? Слышали? Знаете? Конечно, не знаю.
— За сто восемьдесят дней, в течение которых образцы пролежали на солнца, резина не только не состарилась, но улучшила свои прочностные показатели. Вышло так же парадоксально, как с бетоном: чем старше — тем моложе. Прочнеет с годами.
— Таких результатов у нас не было, — сказал Брянцев.
— Эх, Алексей Алексеевич, были! Да мы уж не хотели гусей дразнить. И чтобы никого не смущать, показали в отчете коэффициент старения 0,90, будто на десять процентов резина все же постарела. А на самом деле она улучшила прочность на пятнадцать процентов. У ярославцев такой же результат. Потому и решили применить ИРИС-1.
— Вот черти! — возмутился Брянцев. — А меня, как мальчишку, разыгрывали: не знаем, не пробовали, потому что Целин все засекретил, продавал нам кота в мешке.
— Честноков не знал. Главный тоже не знал. А Кузин вел эксперименты, но к вашему приезду он еще не имел окончательных результатов. Образцы надо было выдерживать еще два месяца.
— Что дальше? — нетерпеливо спросил Брянцев, смекнув, что самое значительное Целин приберег на конец.
— Дальше — побывал в Киеве.
— Когда же вы успели?
— Самолетом. Бухгалтер, конечно, выдал деньги на проезд в жестком плацкартном, но, думаю, вы мне самолет утвердите.
— Ракету утвердил бы, если б ракетой летал, не то что самолет… Давайте дальше.
— Завод «Красный резинщик» подтвердил наши данные с превышением.
— Ну, это не фирма в таком споре.
— А завод «Томкабель» в Томске?
— Это серьезнее.
— А научно-исследовательский институт кабельной промышленности вас устраивает?
— О, это звучит!
— Он испытал ИРИС-7. Это у нас особый препарат…
— Дальше, дальше. Что за манера тянуть жилы!
— У них основное требование к препарату — повышение озоностойкости, потому что на кабелях высокого напряжения образуется повышенное содержание озона. Испытания показали, что резина, защищенная ИРИСом-7, сохраняется в три раза дольше, и они приняли решение рекомендовать препарат всей кабельной промышленности страны.
Сегодня Брянцев почувствовал себя вправе уехать с завода раньше обычного. Вызвал машину.
— Куда? — спросил Василий Афанасьевич.
— Куда-нибудь.
Брянцев положил голову на спинку сиденья и старался ни о чем не думать. Только ощутив гонкий, почти неуловимый запах степи, открыл глаза, осмотрелся.
— Давайте на излучину.
Свернули с шоссе. «Волга» затряслась по плохо укатанной дороге. Миновали густые заросли кустарника. Впереди сверкнула лучащимся серебром река, исчезла за поворотом и вновь раскрылась во всей своей красе. Могучие сосны обступили ее на противоположном берегу и тихо и пристально смотрели в воду.
У самого края обрыва машина остановилась, Брянцев вышел. Расправил плечи, вдохнул всей грудью свежий, чистый воздух и рухнул на спину в траву.
Высоко в небе чинно, никуда не спеша, плыли облака, небольшие, редкие, не заслонявшие неба. Они были нестерпимо белыми и даже обжигали глаза, будто исторгали невидимые, но острые лучи. От земли уже холодило, но солнце еще старательно грело, торопясь отдать свое тепло погожему осеннему дню.
И мысли у Брянцева поплыли, как эти облака, чинно, не спеша, не обгоняя одна другую, не наползая одна на другую, а между ними лежали пространства бездумья, когда казалось, что нет ничего в мире, кроме ясного неба, облаков и солнечного тепла.
