— Расскажите про убийцу.
Эшер вздохнул, некоторое напряжение почувствовалось во всей его позе.
— Это было… что-то чудовищное, — проговорил он медленно. — Грязное. Нездоровое. Но, вне всякого сомнения, вампир. Блеклый — вроде вас, Исидро, но кожа как будто поражена проказой и шелушится. Выше меня, выше Гриппена — где-то на дюйм; и такой же широкий, может быть, даже шире. Белокурые волосы, но такое впечатление, что они у него вылезают. Голубые глаза. У него есть сообщник- человек: я слышал, как он убегал по лестницам с чердака, а потом отозвал от меня это чудовище, хотя странно, что оно его послушалось; вспомните: семь-восемь жертв в одну ночь! Уехали они вместе. Представить, что оно едет с тобой в закрытой коляске…
— Оно? — мягко спросил Исидро.
— Это не человек.
— Мы тоже.
Кэб остановился в самом начале Савой-Уок. Гриппен расплатился с возницей, и Эшер в окружении двух вампиров двинулся по темному переулку, в конце которого высокой вычурной глыбой маячил Эрнчестер-Хаус. Золотистый свет из прорезей штор воспламенял смешанный с туманом мелкий дождь. Они еще только ступили на мраморное, запятнанное сажей крыльцо, а одна из дверных створок уже открылась и в проеме возникла чета Фарренов. Супруги стояли, взявшись за руки.
— Боюсь, она мертва безнадежно. — Антея пропустила их к длинной лестнице, ведущей в маленькую комнату в дальнем конце дома. Темно-красное платье напоминало цветом старую кровь, оттененное смуглой бледностью плеч и лица миссис Фаррен. Жесткий шелк и низкий вырез корсажа нашептывали что-то об иных временах. Волосы ее были убраны на современный манер, а вот лицо поражало выражением страха и усталости, словно все прожитые годы легли вдруг на ее смуглые плечи. Следующий за ней Эрнчестер выглядел еще хуже. — Разложение зашло недалеко, но уже началось.
— Ерунда, — проворчал Гриппен. — Сначала должно быть окоченение.
— Вы почерпнули это из опытов над человеческими трупами? — спросил Эшер, и вампир грозно нахмурил брови. — Но у вампиров патология может быть совсем иной.
На изящный диванчик времен Регентства Антея набросила свой бархатный плащ. На фоне темно- вишневого бархата золотистые волосы Хлои казались почти белыми. Они лежали завитками и локонами, свешиваясь почти до полу, и Эшеру тут же вспомнилась спящая Лидия в день его первой встречи с Исидро. Глаза и рот Хлои были закрыты. Но восковая, словно истаивающая на глазах плоть производила все то же ужасающее впечатление. «Сногсшибательно красива! — вспомнил Эшер. — Этакая карманная Венера…» Окаменелость… Клетка за клеткой плоть становилась нечеловеческой, и нечеловеческим становилось сознание…
Второй плащ был наброшен сверху. За многие годы Антея, должно быть, накопила тысячи плащей самых различных фасонов. Этот был черный, расшитый бисером. Розовое платье Хлои сияло из-под него, как край облачка на закате. Левой рукой Эшер приоткинул край плаща, чтобы осмотреть чудовищные раны на горле. Затем вылез из рукава и сбросил с плеч свое широкое пальто. Покрутил запястьем и обратился к Антее:
— Засучите рукав, пожалуйста, если вам не трудно. Она выполнила его просьбу, стараясь не коснуться случайно серебряной цепи. Даже вскользь ухватив запястье Эшера, дневной вампир оставил на нем опоясывающий синяк и красные следы пальцев.
Эшер ощупал ряды шрамов на собственном горле. Сувенир из Парижа. Затем опустился на колени перед телом Хлои и сравнил. Его шрамики были раза в три меньше дыр в девичьей коже.
— Огромные клыки, — тихо сказал он. — Какие-то даже гротескные — в таком виде вампира представляли бы на любительской сцене. Выдаются гораздо ниже губ, режут его собственную плоть… — Его палец дважды черкнул вниз от густых коричневых усов, и глаза Исидро пристально сузились. — Такое впечатление, что изменения эти произошли с ним относительно недавно.
— Конечно, недавно! — проворчал Гриппен. — А то мы сами не знаем, что стало бы с вампиром, который пьет кровь вампиров!
— А что бы с ним стало? — спросил Эшер, поднимая глаза oт разорванного горла Хлои и обводя взглядом белые нечеловеческие лица в янтарном свете ламп.
Голос Гриппена был жесток:
— Его бы убили другие вампиры.
— Почему?
— А почему люди побивают камнями тех, кто пожирает трупы, насилует детей, режет божьих тварей, чтобы насладиться их воплями? Потому что это отвратительно!
— Нас очень мало, — мягко добавила Антея, и пальцы ее коснулись массивной броши на груди, — и жизнь наша подвержена столь многим опасностям, что предатель может погубить всех нас.
— И еще потому, — шепнул легкий бесстрастный голос Исидро, — что пить агонию вампира — это такое глубокое, такое богатое оттенками наслаждение, дающее столько жизненных сил и новых возможностей, что легко может стать величайшим искушением вообще.
Молчание пало — внезапное, оцепенелое. Шелковый шелест дождя, казалось, стал громче. Затем Гриппен прорычал:
— Это ты так думаешь, шелудивый испанский пес!
Сидя на стуле возле диванчика, небрежно скрестив ноги, но держась по обыкновению очень прямо, Исидро невозмутимо продолжал:
— Но речь идет не об агонии, а всего лишь о крови. Мы можем получать физическое наслаждение от крови животного или человека, и не убивая его при этом, в чем вы, Джеймс, вероятно, уже убедились. — Сказано это было со светской легкостью, как будто не Исидро дрался в Париже с полудюжиной вампиров, пытаясь спасти Эшера, и не защищал его потом, рискуя собственным благополучием. — Но пить кровь вампира — пусть даже в малых количествах — весьма неприятно, если ваша собственная плоть уже перестала быть человеческой. Мне говорили, это даже вызывает приступ дурноты.
— Стало быть, и это было попробовано?
Вампир чуть откинулся на спинку стула, обхватив руками колено. Легкая улыбка коснулась его губ, но светлые глаза, как всегда, оставались сумрачными.
— Все было попробовано.
Остальные собравшиеся у тела Хлои поглядывали на него сконфуженно — все, кроме Эрнчестера, который сутулился в кресле, уставившись на свои белые беспомощные руки так, словно видел их впервые.
— Ну хорошо, значит, если питаться кровью вампира — убивая его при этом или не убивая, — то это не приводит к таким изменениям?
— Не приводит, — ответил Исидро после короткой паузы, — судя по тем, кого я знал.
— И кто же это был? — в гневе спросил Гриппен.
— Поскольку они сейчас мертвы, — отозвался испанский вампир, — это уже не имеет значения.
— А как насчет вампиров, которые были старше, чем сейчас брат Антоний?
Исидро подумал, прикрыв глаза.
— Райсу Менестрелю было около пятисот лет, когда он погиб (если погиб) при Пожаре. Подобно Антонию, он обладал огромными возможностями, подобно Антонию не боялся серебра и, возможно, дневного света, хотя в этом я не уверен. Его видели все меньше и меньше. Я знаю, что питался он регулярно и никаких признаков ненормальности не проявлял. Сколько лет было Иоганну Магнусу — не представляю…
Заговорила Антея:
— Туллоч Шотландец рассказывал мне о вампирах в Китае и Азии, остававшихся такими, какими были, и в течение тысячелетий избегавших смерти.
— И жизни, — шепнул ее муж — почти неслышно.
Исидро повернулся к Эшеру, все еще сидевшему на корточках у тела Хлои.
— Обычно мы стараемся не касаться этого вопроса, и я полагаю, что многие из нас просто боятся задать его себе.
— Какого вопроса? — туповато спросил Гриппен. — А вопроса такого, мой дражайший доктор: не ждет
