— В это время вы имеете право делать все, что хотите. Я ставлю лишь два условия. Во-первых, будьте осторожны, чтобы не подцепить никакой венерической болезни. Я буду рассматривать подобное заболевание как сознательно нанесенное самому себе ранение с целью добиться признания негодным к прохождению службы. А вы знаете, как по законам военного времени караются те, кто наносят себе такие раны. Во-вторых, вы обязаны прибыть в расположение части до шести ноль-ноль утра. — Он улыбнулся. — Итак, удачной охоты — и удачной стрельбы сегодня ночью. Разойдись!
Фон Доденбург быстро подошел к Стервятнику, чтобы выяснить, даст ли он ему какие-то поручения. Но у Гейера на это совершенно не было времени. Его глаза были прикованы к смазливому молодому итальянцу, который лениво развалился в своей броской спортивной машине.
— Меня ждет Лотарио, — произнес он слегка сдавленным голосом, — а времени так мало — так дьявольски мало. — Он быстро пошел к итальянцу, бросив через плечо: — Если у вас будут какие-то вопросы, фон Доденбург, обращайтесь к моему адъютанту Шварцу.
Фон Доденбург подошел к Шварцу. Но, заглянув в его глаза, он увидел там лишь сумасшедший блеск.
— Итак, Шварц… Если сам командир позволяет себе это, значит, то же самое можем позволить себе и мы. Как насчет того, чтобы выпить, а потом закатиться к девочкам на улице Марио ди Фьори?
— Все, что угодно, фон Доденбург! — Шварц похлопал рукой по кобуре. — Все, что угодно, пока мы вооружены. Ведь этим итальянцам доверять нельзя.
Фон Доденбург рассмеялся:
— Я всегда вооружен, Шварц, когда отправляюсь на улицу Марио ди Фьори, но немного по- другому.
По пути к своим квартирам, куда они поспешили, чтобы переодеться, офицеры встретили гауптштурмфюрера Метцгера. Он отдал им честь. Фон Доденбург заметил, что нагрудный карман Мясника топорщится от толстой пачки итальянских лир, на которые он собирался погулять в «веселом квартале».
— Разрешите сходить в увольнительную, господа офицеры? — пророкотал густым басом Метцгер.
Фон Доденбург взглянул на него с напускной строгостью.
— Сходить в увольнительную, Метцгер? Но хороший унтер-фюрер никогда не стремится отдыхать, особенно если служит в таком элитном подразделении, как «Вотан». Думаю, сегодня ты мог бы взять на себя руководство нашей канцелярией. В конце концов тебе и так крупно повезло — в отличие от остальных тебе не придется начиная с завтрашнего дня участвовать в активных боевых действиях из-за своего увечья. — Он показал на затянутую в перчатку руку Метцгера.
Метцгер вспыхнул, но ничего не сказал. Однако когда офицеры удалились, он разразился яростными ругательствами:
— Проклятые офицеры, срал я на все их племя! Кто они такие? Ублюдки, идиоты, надутые индюки, пригодные лишь для того, чтобы транжирить денежки! Дерьмо, а не люди!
В таком отвратительном настроении он ворвался в канцелярию «Вотана», чтобы задать писарям жару на весь этот длинный сентябрьский день.
Торговля живым товаром на улице Марио ди Фьори была в самом разгаре. Грудастые итальянские шлюхи, щеголявшие широкими бедрами и большими темными глазами, вместе со своими худощавыми сутенерами, одетыми в стандартные костюмы в полосочку, активно зазывали клиентов — мужчин в военной форме, которые, облизываясь, бродили взад-вперед по Марио ди Фьори в поисках развлечений. Перед борделями, которые были зарезервированы для нужд итальянской армии, выстраивались самые длинные очереди — здесь до сих пор сохранялись официальные низкие цены.
Напротив домов терпимости тоже вытянулись не менее длинные очереди — тех, кто уже посетил их. Здесь солдаты под присмотром бдительных чинов военной полиции проходили обязательную медицинскую обработку после посещения проституток. Им по очереди впрыскивали в мочеиспускательные каналы густо- алый раствор перманганата калия для того, чтобы убить все возможные инфекции.
Фон Доденбург и Шварц с трудом продрались сквозь густую толпу рядовых, вызвав несколько неодобрительных замечаний.
— Чего бы мне хотелось, — не обращая на них внимания, сказал фон Доденбург, — так это найти прелестную маленькую блондиночку — хрупкую и изящную, не такую мясистую, как все эти итальянки.
Они свернули за угол и наткнулись на целую толпу солдат, которые кольцом обступили трех женщин. Фон Доденбург взглянул на эту троицу — и обомлел. Он в жизни не встречал более безобразных созданий. Первая женщина была совершенно карликового роста, с бледным, как смерть, лицом, и остриженными под машинку черными волосами; казалось, ее только что выпустили из сиротского приюта. Вторая, напротив, была необъятных размеров, с огромными косящими глазами. Третья же обладала высоким ростом, а на правом виске у нее выросла огромная жировидная шишка, похожая на торчащий рог какого-то животного.
Однако фон Доденбурга поразил не столько отвратительный вид этих трех женщин, сколько показавшийся ему странно знакомым голос человека, который, судя по всему, являлся их сутенером.
Этот человек, одетый в темный костюм, сейчас стоял к ним спиной, продолжая красноречиво превозносить сексуальные таланты и умение своих «трех кобылиц», как он их ласково называл. Да, его голос, черт побери, было невозможно спутать ни с каким другим голосом на свете!
— Этих девочек, что стоят перед вами, зовут Вера, Надежда и Милосердие, — говорил сутенер. — Вера — эта та, которая ниже всех. Ее зовут Верой потому, что она раздвигает свои ноги не за деньги. Нет, совсем нет! Она больше похожа на — скажем так — благотворительное учреждение: она не желает, чтобы вы тратили свои денежки на спиртные напитки, которые, как известно, являются порождением дьявола. Поэтому она собирает их у вас и отдает папе римскому — притом лично! Что же касается Надежды — той, у которой все четыре глаза, — знаете ли вы, что она ждет, когда же наконец появится настоящий мужчина? Тот мужчина, который сможет доставить ей подлинное удовольствие? — Сутенер доверительно понизил голос: — Вы, может быть, не сразу поверите в это, но это действительно правда — она до сих пор девственница!
— Шульце! — громко закричал фон Доденбург.
Сутенер резко обернулся, точно от выстрела. Его рука, которой он энергично жестикулировал, описывая достоинства своих подопечных, так и застыла в воздухе. Над его правым глазом белел свежий глубокий шрам, но никаких сомнений не возникало: это был обершарфюрер Шульце собственной персоной.
Гамбуржец уставился на Куно и пробормотал:
— О, тысяча чертей! Это же сам фон Доденбург!
Шварц удалился наверх с проституткой по прозвищу Вера. Шульце сделал добрый глоток красного вина и, облизав неожиданно вмиг пересохшие губы, приступил к своему рассказу.
— Все случилось следующим образом… Кстати, позвольте поздравить вас с очередным повышением!
— Давай, Шульце, валяй, не заговаривай мне зубы, — угрожающе оборвал его фон Доденбург. — Ближе к теме.
— Ну, в общем, мы вытащили вас тогда из горящего «тигра». У вас на голове была сильная рана. Как только мы доставили вас в полевой госпиталь, врачи решили, что нам тоже нужно подлечиться. Ведь и меня, и Хартманна тоже серьезно ранило. Тогда для ускорения дела я вручил медикам пару золотых монеток. И нас всех троих отправили в главный военный госпиталь во Львов.
— Так вот, значит, где я пришел наконец в сознание, — сказал фон Доденбург. Наверху отчаянно скрипели пружины кровати, на которой занимались любовью Шварц с Верой. — Но тебя рядом не оказалось. Не оказалось там и Хартманна.
— Верно, господин офицер, нас там не было. Дело в том, что мы решили, что сумеем быстрее вылечиться — а значит, и быстрее вернуться в родной батальон, — если нам окажут медицинскую помощь дома, в рейхе. Вы же сами знаете, насколько выше уровень медицинского обслуживания в Германии… Мы
