— У меня есть с собой альбомы с вырезками и фотографиями королевской семьи — многое, что выходит у нас.
У Элизабет загорелись глаза. Она посмотрела на дядю:
— Слышишь, дядя Эдвард?
Тот засмеялся:
— Это очень умно со стороны мисс Макдоналд. Прямой путь к твоему сердцу, не так ли, малышка?
— А теперь давай покажем мамину комнату, — предложила Виктория.
Эдвард заколебался:
— Нет. Кое-что оставим на завтра. Да, чуть было не забыл, шоколадные плитки, которые вы просили, в буфете в столовой. Можете взять с собой в постель, а перед сном разрешаю минут пятнадцать почитать.
Дети пожелали дяде и Фионе доброй ночи и направились к двери.
— Если собираетесь есть шоколад в кровати, — остановил их голос Фионы, — будьте добры сделать это до того, как погасите свет и почистите зубы.
— Вот это да! — тяжело вздохнул Уильям. — Она такая же злюка, как старая Труди.
Они безропотно удалились, вдруг Элизабет вернулась:
— Мы хотели бы знать, есть у вас братья и сестры?
— Знаю я ваши проделки, — засмеялся Эдвард. — Спросите мисс Макдоналд обо всем завтра утром. Дай вам палец...
— У меня только один брат, — быстро ответила Фиона. — Его зовут Гамиш, и он в основном живет в Африке. Он собирает фотографии диких животных и пишет о них книги, а также поставляет животных в зоопарки.
— Гамиш? — переспросил Эдвард. — Гамиш Макдоналд? Уж не тот ли Гамиш Макдоналд, который написал «Как они живут» и «Обезьянка у меня в супе»?
Фиона утвердительно кивнула. Дети застыли в немом восторге.
— Правда? Здорово... просто невероятно! Вот это да! А он будет вам писать о своих приключениях?
Фиона была тронута до глубины души.
— Я расскажу вам о нем завтра. О всех невероятных существах, которых он вечно таскал домой, о малышках-обезьянках в моей спальне, о ящерицах и всякой всячине. О том, как однажды я обнаружила у себя в постели свернувшуюся змею, правда безвредную.
Элизабет прыснула от смеха, а у Виктории и Уильяма вытянулись личики от разочарования.
— Ну, вот что, — проговорила Элизабет, — это вас обоих касается. А вы думали, что она испугается...
Эдвард отреагировал со скоростью молнии.
— А ну-ка, Элизабет, что они там натворили? — Он остановился. — Впрочем, это будет нечестно с твоей стороны. Пусть сами выкладывают. Что-то в ее кровати...
Виктория с негодованием посмотрела на сестру:
— Что за простофиля! Подумать только, мы ни слова не сказали Джеймсу, потому что он мог испортить все дело. — Она без особого смущения взглянула на дядю. — Да это всего лишь вета.
Эдвард помрачнел.
— Что за проказники! Где она? На подушке? Ползает? Попробуй найди ее теперь. Это же надо, а я-то радовался, что вы застелили постель.
— Она в кровати... — Виктория начала хихикать.
Фиона, сама еле сдерживая смех, поняла, что эти детишки не такие уж ангелочки, какими прикидывались.
— В кровати! Виктория, надо быть немножко серьезней. Конечно, она уже куда-нибудь уползла или ее давно превратили в кашу.
— Да что ты, дядя, не паникуй. Ты же знаешь нашу мягкосердечную Лиз, она велела нам положить ее в коробку и прикрыть целлофаном с дырочками. Но мы-то считали, что это и без того напугает ее до смерти. Но раз она к змеям привыкла! — В голосе маленького Уильяма слышалось разочарование.
Фиона решила вступиться, чтобы спасти детей от наказания:
— Я не имею ни малейшего представления, что такое вета. Гамиш бы, конечно, заинтересовался. Пойдемте посмотрим.
Ей показалось, что Эдвард не одобрил ее поведения, но пошел со всеми. Хотя что ей до его одобрения.
— Она вроде кузнечика, только очень огромная, черная-пречерная и живет в пещерах, — объяснил Уильям.
— Но страшно интересная, — прокомментировала Фиона через несколько секунд, глядя на вету. — У вас есть книги о новозеландских насекомых? Я опишу ее во всех подробностях Гамишу.
— А я могу нарисовать ее, — предложил Уильям. — Завтра утром первым делом нарисую, как только проснусь.
— Первым делом занятия, а рисунки потом, — смеясь, поправила его Фиона.
Дети послушно отправились спать, думая о том, что принесет им завтрашний день.
Уложив детей, Фиона почувствовала, что смертельно устала. Эдвард сделал кофе, принес бисквиты. Труди всю ночь штопала и чинила белье, и делала это исключительно тщательно, но безумно медленно. Она была сама вежливость и поддерживала тот поверхностный разговор, который здесь, в этой глуши, был воистину гласом вопиющего в пустыне. У Фионы было такое чувство, что она попала в какой-то нереальный мир. Волны усталости накатывали на нее. По окончании ужина мисс Трудингтон сказала:
— Я покажу вам вашу комнату, мисс Макдоналд. К новому окружению надо привыкнуть.
— Не беспокойтесь, Труди. Мне надо переговорить с мисс Макдоналд, — остановил ее Эдвард.
Мисс Трут пожелала всем спокойной ночи.
Эдвард, как всегда педантичный, надменный, повел ее из столовой. Фиона слышала, как он открывает дверь в спальню Труди.
Фиона стояла спиной к огромному камину из булыжников. Ей не хотелось, чтоб этот человек высился над ней во время разговора, как недосягаемая скала. Эдвард вошел и посмотрел на Фиону холодными насмешливыми глазами.
— Ну, можете расслабиться, мисс Макдоналд, больше играть не перед кем. Тяжелый, что и говорить, вам выдался денек. В общем, играть вы умеете... если хотите понравиться. Детей вы прямо заинтриговали. Расположили к себе Труди, смыв косметику и собрав волосы в узел.
Фиона до боли сжала пальцы и вызывающе расправила плечи:
— Ну, может, это не так уж неестественно.
— Да бросьте. Вам просто хотелось произвести впечатление.
Фиона проговорила вкрадчивым голосом, изо всех сил пытаясь не сорваться:
— Едва ли вы будете осуждать меня за то, что я придаю столь важное значение первому впечатлению, мистер Кэмпбелл. Не могу утверждать, что я всегда придерживалась такого мнения, но здесь я обречена на существование с людьми, которые редко выходят за пределы своего узкого круга и потому отличаются предубеждениями и повышенной потребностью осуждать других. Позвольте мне самой решать, как вести себя с экс-гувернанткой, Эмери и детьми, что же касается вас, то не собираюсь производить особого впечатления и не намерена изменять ваше первое впечатление о себе. Это была бы пустая трата времени.
— Зачем же тогда эта комедия с чтением Писания перед уроками?
Фиона даже остолбенела от изумления.
— Но я не представляю себе иного начала занятий. Дело не только в привычке. Мой отец был пастором пресвитерианской церкви.
— Да, помню. Сначала это очень меня удивило. А потом я понял, что такое возможно. Честно говоря, впервые до меня кое-что дошло.
— Что дошло?
