других советских юношей!
Вернулся он часа через полтора. Глаза его весело поблескивали.
— Возле кафе стоят три машины, крытые брезентом. Во всех патроны! Белые цинковые ящики…
— Как же ты разглядел ящики, если машины закрыты брезентом? — перебил Трефилов, с недоверием посмотрев на Литвинова.
— Очень просто: залез под брезент и посмотрел!
— А часовой? — недоуменно проговорил Солодилов.
— Мы с этим часовым, можно сказать, друзья до гроба! — расплылся в улыбке Литвинов. — Выпил с ним неплохо! Фрицы все кафе забили, пьянствуют, песни орут, а он, бедняга, у машин ходит… Ну, я и пожалел его. Зашел в кафе, взял бутылку коньяку — хозяин мне малость знакомый…
— Так, ясно, — сказал Трефилов. — То-то глаза у тебя веселые!
— Пришлось, товарищ командир…
— Ночью они ехать не рискнут, дождутся утра, — раздумывая, проговорил Трефилов. — Придется ждать!
— А если в селе ударить? — сказал Дубровский. — Снять часовых и ударить. Их там сотню положить можно!
— А утром гитлеровцы всех жителей села расстреляют… Нет, в селе бить нельзя! — Трефилов, сидевший на пеньке, поднялся. — Отойдем километра полтора, там встретим.
Чуть рассвело — на шоссе показались автомашины. Литвинов, лежавший рядом с Трефиловым под старым могучим дубом, выдвинулся поближе к дороге. Шли четыре машины, все с открытыми кузовами. Литвинов отполз назад.
— Не наши.
Минут через десять показалась еще одна колонна. Впереди шел грузовик с автоматчиками, сзади двигался тягач с противотанковой пушкой.
Колонна промчалась, и дорога снова опустела. Проходит десять минут, двадцать, полчаса, уже над красными черепичными крышами деревни встает солнце, а машины с боеприпасами все не появляются.
— Опохмеляются, стервецы! — проворчал Литвинов, нетерпеливо поглядывая на дорогу.
Наконец из деревни вышли еще три машины. Дорога прямая, как стрела, их хорошо видно. Грузовики мчатся с большой скоростью, брезент, которым накрыты кузова, раздувается, трепещет, гулко хлопает на ветру.
— Эти! — крикнул Литвинов, не отрывая взгляда от машин.
Колонна быстро приближается.
— Действуй! — Трефилов локтем толкнул Литвинова.
Партизан выбежал на шоссе, бросился навстречу колонне.
— Опасно! Опасно! — закричал он по-фламандски, неистово размахивая руками.
Колонна остановилась. Из кабины переднего грузовика высунулся обер-лейтенант.
— Что ты орешь? Что случилось?
— Опасно! Опасно! — продолжал кричать не своим голосом Литвинов, подбегая к машине. Офицер вылез из кабины. Литвинов выхватил пистолет и выстрелил в упор. В ту же секунду из кустов выскочили партизаны, кинулись к машинам. Полупьяные солдаты, спавшие на ящиках под брезентом, не успели прийти в себя, как были обезоружены и связаны.
Машины свернули на проселочную дорогу, пошли к лесу. Вели их немецкие шоферы. Рядом в кабинах сидели партизаны.
Перегонять машины к мостам днем было опасно. Трефилов решил оставить их до ночи в лесу, а тем временем пойти к Нерутре, где шоссе на большом участке проходило среди густого сосняка и было удобно делать засады.
Вернулась группа ночью. Литвинов, дежуривший у землянки, нетерпеливо кинулся на шум шагов:
— Ну как, взяли?
— Взяли, — пробасил Дубровский. — Четырнадцать автоматов, пять карабинов, два ручных пулемета…
— Ого! Здорово! — радостно воскликнул Литвинов. — Эх, а я тут с этими сидел…
Трефилов приказал выводить машины из леса. Чтобы попасть к каналу, к мостам, надо было выбраться на шоссе и проскочить большой участок дороги, контролируемый врагом. Для безопасности Трефилов велел надеть немецкую форму. Сам он вырядился в мундир обер-лейтенанта. Тужурка оказалась ему коротка, рукава едва закрывали локти, но делать было нечего.
— Ладно, не на свадьбу едем! — махнул он рукой и полез в кабину грузовика.
Машины выехали на просеку и медленно, с потушенными фарами, двинулись к шоссе. Пошел дождь. Стало так темно, что Трефилов с трудом различал деревья, обступавшие широкую и ровную просеку. Но сидевший за рулем Жеф уверенно вел тяжело нагруженный грузовик. Через полчаса колонна подошла к шоссе. Трефилов вышел из машины. Никого! Слышно лишь, как шумит под дождем сухая, жесткая листва деревьев, темнеющих вдоль дороги». Трефилов сел в машину.
— Давай, жми!
Машины выехали на асфальт, водители включили подфарники, и колонна пошла вперед. Но только она миновала первый поворот — дорогу преградил патруль. На шоссе стоял броневик, около него толпились солдаты. Трефилов велел остановиться. К машине подошел рослый фельдфебель в черном резиновом плаще, осветил кабину ручным фонарем. Увидев офицера, отдал честь.
— Герр обер-лейтенант, этой дорогой ехать нельзя. В лесу противник!
— Проскочу! Мне надо догнать полк! За речкой свернем влево.
— Там тоже обстреливают. Нам приказано не пропускать машины.
— А мне приказано догнать полк, черт вас побери! Вперед!
Жеф включил скорость, машина рванулась вперед. Фельдфебель едва успел отскочить в сторону.
Меньше чем через час колонна подошла к мостам. Узнав, что русские привезли боеприпасы и оружие, к каналу стали стекаться бельгийцы. Скоро пришел Мадесто. Трефилов сказал ему, что все боеприпасы и оружие русские передают в его распоряжение.
— Спасибо, камерад! — Мадесто пожал Трефилову руку.
Бельгийцы бросились разгружать машины. Взяв оружие, спешили к костру. С восторгом рассматривали карабины, автоматы, пулеметы, щелкали затворами. Слышались возбужденные голоса: «Русские берут оружие, а мы тут сидим! Мы тоже пойдем добывать оружие! Довольно! Нас предают! Что думает Мадесто!» Мадесто приблизился к костру.
— Кто пойдет брать оружие? Добровольцы, ко мне! Бельгийцы толпой хлынули к своему командиру.
— Мы все пойдем, Мадесто! Веди нас! Все пойдем!
С рассветом группа Трефилова снова отправилась в путь. Все дальше удаляясь от канала, нанося короткие, внезапные удары по небольшим колоннам, партизаны захватывали оружие и переправляли его в лес, к мостам.
Но район, где действовала группа Трефилова, быстро наводнялся отступающими войсками немцев. Партизаны были вынуждены уйти к голландской границе, где большого скопления частей противника еще не было.
Группа партизан обосновалась в лесу недалеко от Опповена. Здесь к ней присоединились бельгийцы и голландцы из пограничных сел. Партизаны взяли у врага немало оружия. Но переправить его, пробиться к мостам они больше не смогли. Все пути к Ротэму были отрезаны.
Трагедия на Ротэмских мостах
