Партизанские отряды и Белая бригада прочно перекрыли все подступы к Ротэмским мостам. Колонны противника, натолкнувшись на сильные заставы, сворачивали на другие дороги. В коротких, но ожесточенных схватках враг нес большие потери.
На седьмой день боев, с рассветом, русские и бельгийские партизаны выдвинулись вперед, атаковали противника, вступившего в Опутру, выбили его и заняли позиции за селом.
Весь этот день колонны не появлялись. Шли лишь стычки с небольшими вражескими группами, пытавшимися просочиться к каналу лесом.
— Кажется, немцы больше не сунутся сюда, — сказал Трис Шукшину, когда они перед вечером встретились на окраине Опутры. — Всыпали мы им неплохо!
— Нет, Трис, Ротэмские мосты они так не оставят, — возразил Шукшин. — Подтянут силы и ударят. Эти мелкие группы, которые появлялись сегодня, — разведка. Я сейчас допрашивал пленных. Гитлеровцы считают, что у канала высадился десант союзных войск. Нет, это затишье перед бурей…
Предположение Шукшина оправдалось. Ходившие в разведку Резенков и Белинский донесли, что в пятнадцати километрах от Ротэма сосредоточивается крупная часть противника. Разведчики-бельгийцы заметили на дороге, ведущей к Нерутре, артиллерийскую колонну. Не оставалось сомнения, что гитлеровцы готовят удар по мостам.
Утром следующего дня батальон противника, сбив партизанские заставы, ворвался в Опутру. Партизаны отошли в лес. Под прикрытием батальона, занявшего позиции по восточной окраине Опутры, в село вступило еще несколько подразделений противника. Перед вечером гитлеровцы попытались прорваться вперед, выбить партизан из ближнего леса, но были отброшены к селу. Бой затих только поздно вечером.
Шукшин решил отвести отряд ближе к мостам. Два взвода заняли позиции на склонах высоты, недалеко от, дороги, а взвод Тюрморезова расположился впереди, перед высотой. Слева от высоты, по другую сторону дороги, занял позиции отряд Триса.
С наступлением ночи в лесу стало сыро и холодно. У подножья высоты, в лощине, замелькали огоньки костров. Партизаны располагались поближе к огню и, получив у Мити, который ведал продовольствием, по куску черного, хлеба и пяток помидоров, молча ужинали. Сегодня не было слышно ни песни, ни оживленного говора.
Сергей Белинский, разламывая помидор, вздохнул:
— К этим бы помидорам да кило колбасы… Плохой ты у нас интендант, Митя!
— С таких харчей уж и ноги не держат, — послышался недовольный голос. — А завтра еще горячей будет. Завтра они покажут, только держись…
Митя молча поднялся, пошел в свою землянку. Вернулся он со свертком в руках. Постояв минуту в раздумье, развернул белую тряпку, достал кусок сала.
— Вот, ребяты. Боле у меня нету. Последний…
— Не надо, Митя, — ответил Тюрморезов, сидевший поодаль от костра. — Неизвестно, как будет завтра…
— И то верно, — откликнулся Белинский. — Со всех концов зажали.
— Еще поглядим, кто кого зажал, — сказал сердито Петр Новоженов, чинивший у костра рубашку. — Завтра американцы либо англичане обязательно подойдут. Орудия где-то недалеко били… Они с одной стороны навалятся, мы с другой. Так зажмем гадов, что ни один не выскочит!
— Что-то уж больно долго идут они, союзники-то. Который день стрельбу слыхать, а все не показываются. Вроде как на одном месте стоят, — проговорил Белинский, старательно чистивший автомат. — Прямо сказать, непонятное дело. Немцы уходят, а они стоят…
К костру подошли Шукшин и Гертруда. У Гертруды был автомат и большая санитарная сумка, переброшенная через плечо. Во время боя девушка появлялась то в одном взводе, то в другом, оказывая помощь раненым. Сейчас она переходила от костра к костру, осматривала раны, делала перевязки.
Шукшин прилег рядом с Тюрморезовым. Он сильно изменился за эти дни. Щеки ввалились, в глазах тревога.
— В Нерутру вошла большая колонна немцев, на машинах. Обложили кругом, сволочи. — Шукшин помолчал, полез в карман за сигаретами. — Они, конечно, постараются отрезать нас от мостов.
— Мадесто видел?
— Только от него. Мадесто послал связных к союзникам. Сюда подходят американцы.
— Долго подходят!
— Да, что-то медлят… Они прорвались южнее, вышли к германской границе у Аахена. А тут медлят! Можно подумать, будто сознательно хотят выпустить врага. Да, непонятно… Ведь отсюда, через Ротэм, можно прорваться к Маасу, ударить по Голландии, отрезать всю северную группировку врага! Неужели они не понимают этого?
— Завтрашний день ответит на все наши вопросы, — раздумчиво проговорил Тюрморезов. — Я не думаю, что американские и английские генералы глупее нас с тобой. Они хорошо понимают значение Ротэмских мостов. Но у них могут быть свои соображения…
На рассвете Шукшин направился на командный пункт Мадесто. Он нашел командира Белой бригады возле штабной палатки. Мадесто нервно шагал взад и вперед по мокрой от росы траве, крепко зажав в зубах потухшую трубку. Черные глаза его сверкали яростью. Около палатки стояли два рослых парня — связные. Их лица, серые от усталости, были угрюмы. Догадавшись, что это вернулись люди, ходившие к союзникам, Шукшин нетерпеливо спросил:
— Ну что? Как?
Мадесто остановился. Глядя суженными глазами куда-то вдаль, в низину, окутанную туманом, вынул изо рта трубку и вдруг с силой ударил о землю.
— Мерзавцы! — Он снова заметался по траве взад и вперед. — Американцы не хотят идти к мостам, они не хотят нас знать…
— Где они сейчас?
— Танки в пятнадцати километрах, на опушке. Выстроились в линию и стоят… Мерзавцы!
Шукшин повернул голову к связным:
— С кем вы говорили? Что сказали американцам?
— Нас привели к майору. Кто он такой, этот майор, я не знаю, какой-то командир, — заговорил охрипшим голосом широколицый, рябой парень. — Я передал майору все, как велел Мадесто. Сказал, что мы держим мосты, но у нас мало оружия, и мы долго тут не продержимся. Если, говорю, вы не хотите, чтобы боши взорвали Ротэмские мосты, так торопитесь… — Парень помолчал, облизнул сухие шершавые губы. — Майор спросил, сколько нас тут, в лесах, кто нами командует, и отправился к своему начальнику. Мы ждали долго. Но он так и не пришел. Какой-то лейтенант потом с нами разговаривал. Обо всем, говорит, доложено в штаб, можете отправляться. Тогда вот он, Арий, — парень показал на своего товарища, — говорит ему, лейтенанту: «Так что же мы скажем своему командиру Мадесто? Скоро вы придете к мостам или нет?» Он ответил: «Наш штаб будет действовать в соответствии с планом операции. Так и передайте вашему Мадесто…»
— Сказано ясно! — Шукшин в ярости покусывал губы. Потом повернулся к Мадесто: — Ну, что ты решаешь?
— А что тут решать, Констан? — Мадесто поднял с земли трубку, опустился на пенек, уронил голову в колени. — Мосты мы не можем оставить! Разве мы трусы, чтобы бежать? — Он поднял голову, взглянул на Шукшина. — Придут же сюда когда-нибудь союзники!
— Верно, Мадесто! Только бы выстоять этот день. Судьба мостов решится сегодня. — Шукшин сел на траву рядом с Мадесто. — Гитлеровцы будут стремиться отрезать нас от мостов и окружить. Ни в коем случае не пускать их к мостам! Если ты увидишь, что их не сдержать, уводи людей за канал. Отрежут от мостов — будет плохо.
— Понимаю!
— И надо усилить заставы за каналом. Боши могут ударить и с той стороны, от Мазайка…
Справа, где находился русский отряд, послышались частые выстрелы. Через минуту они раздались слева, перед высотой.
