убежденность, с которой он говорил.
— Диверсии я не считаю нашей главной задачей. Люди… Мы обязаны сохранить для Родины наших людей. Вражеской пропаганде надо противопоставить нашу, большевистскую. Мы должны зажечь в людях надежду на освобождение. Время готовить восстание…
Он коротко сообщил об обстановке в Бельгии, о связях с бельгийскими коммунистами, с подпольной патриотической организацией бельгийцев «Белой бригадой», о том, как организован выпуск листовок.
— Через неделю — две мы получим первый номер нашей русской газеты. Она будет называться «Известия». Материал из лагеря уже передан. Печатают бельгийские коммунисты. Газета пойдет во все русские лагеря…
Тюрморезов хорошо знал, что скрывается за этой скупой информацией: каждодневная работа, смертельно опасная, требующая неимоверного напряжения нервов, нечеловеческой выдержки. Слушая Тягунова, он ни на секунду не отрывал взгляда от его лица — задумчивого, с прозрачно-светлыми, мягко прищуренными глазами.
Действует группа Тягунова
Военинженер третьего ранга Борис Иванович Тягунов попал в Бельгию, пробыв в концлагерях около года. На фронте под Ленинградом, оказавшись во вражеском окружении, он собрал группу бойцов и командиров и больше месяца действовал с нею в тылу врага. Фашисты схватили его, когда он с горсткой солдат пробивался через линию фронта к своим. Попав в плен, Тягунов дважды пытался бежать. Оба раза его ловили, и только чудом он оставался жив. Неудачи не сломили его. Они лишь помогли прийти к единственно правильному выводу: в одиночку ничего не сделаешь, надо создавать подпольную организацию.
Небольшую группу подпольщиков ему удалось сколотить в лагере 304-1V-H, под Лейпцигом. Но через месяц его отправили в Бельгию.
Первым, с кем Тягунов сошелся здесь, в Айсдене, был лейтенант Михаил Петрович Бещиков, москвич, преподаватель истории. Вторым вступил в организацию Борис Комаров (Маранцман), третьим — капитан Федор Сайковский, кадровый командир Красной Армии.
На совещании четверки было решено действовать, не дожидаясь, когда группа станет многочисленной. Организовывать диверсии, вести среди пленных пропаганду, искать связи с бельгийскими подпольщиками.
Тягунов, Бещиков и капитан Сайковский попали в четвертый, «немецкий», забой, как его называли в шахте. В этом забое работали почти одни немцы. Большинство из них было настроено против русских.
Мастер забоя Макс сам работал, как зверь, и заставлял работать других до седьмого пота. Стоило русскому на минуту остановиться, как уже раздавалась дикая брань.
Однако, хорошенько приглядевшись к Максу, Тягунов понял, что мастер не так опасен, как показалось вначале. Макс, разумеется, не против Гитлера, нет. Он выбился в мастера, в «пурьоны», неплохо зарабатывает. Но этот человек, двадцать лет проработавший под землей, честен. В ею душе еще не погасла шахтерская, рабочая совесть. Макс любит свой тяжелый труд и гордится им. Мастер мог бы и не рубить уголь. А он встает туда, где опаснее. Большая физическая сила в нем сочетается с удивительной сноровкой, смелостью и необычайным шахтерским чутьем. Подрубая подорванную породу при проходке штрека, Макс выскакивает из-под обваливающейся груды в последнюю секунду. С ловкостью кошки отскочив в сторону, он с восторгом смотрит на летящие камни, восклицает:
— Эгей, как идет! Эгей!
В Тягунове Макс вызывал двойное чувство: ненависти и уважения. И второе постепенно брало верх. Чутье подсказывало, что в решающую минуту Макс не выдаст.
В «немецком» забое работало двое бельгийцев и словенец Петро, родом из Югославии. Шахтеры звали его Петером, он разговаривал на немецком языке, и русские долго не знали, что Петро словенец. Первое время он ничем не проявлял своего дружеского отношения к пленным, хотя и старался держаться поближе к ним. Сядет неподалеку, молча слушает. Не догадываясь, что он отлично понимает их (Петро в совершенстве владел шестью иностранными языками), пленные разговаривали при нем открыто. Так он узнал их настроения, убедился, что перед ним люди, которым можно доверять. Только после этого Петро начал сближаться с русскими.
Тягунов, подружившись с Петро, решил попытаться установить через него связь с бельгийскими коммунистами. Случай для откровенного разговора представился скоро.
В лагерь часто наезжали власовские «представители» разных рангов, от лейтенанта до генерала. Собрав военнопленных, они начинали их убеждать, что Советский Союз проиграл войну, что Красная Армия доживает последние дни, и призывали вступить во власовскую армию, помочь Гитлеру скорее «освободить Россию от большевиков». Тем, кто пойдет во власовскую «освободительную» армию, обещались всяческие блага. Вражеская пропаганда успеха не имела. Но находились слабовольные, малодушные люди, которые, не выдержав мук плена, каторжной работы, шли к предателям. Попадались и такие, которые только ждали случая пробраться к Власову. Один из таких оказался в четвертом забое вместе с Тягуновым. Когда в лагерь приехал власовский «генерал» Севастьянов, этот изменник сам подошел к нему и записался в РОА. Он думал, что его сразу же выпустят из лагеря. Но на другой день власовца послали в шахту.
— Успеешь еще, — сказал зондер-фюрер, когда он утром пришел в канцелярию. — Когда будешь нужен, тебя позовут. А сейчас отправляйся в шахту. Во время перерыва пленные, работавшие в штреке, собрались кучкой. Власовец робко подошел к ним, но сидевший рядом с Бещиковым парень, рыжеголовый, с обнаженной, блестевшей от пота широкой грудью, угрожающе крикнул:
— Не подходи, паскуда! Прочь!
— Ну-ну, не пужай…
Парень рванулся, схватил каменную глыбу.
— Убью, зараза, предатель!
Бещиков поймал парня за руки. «Пропадать из-за этой мрази… Брось!» Парень вырывался, скрипел зубами.
— Советскую власть продал, шкура…
Власовец отошел, сел у стены штрека и, задыхаясь от злобы, начал выкрикивать:
— Что она дала людям-то, ваша советская власть? Две коровы имеешь — значит, кулак. В колхоз не хочешь идти — кулак. А раз кулак — раскулачивай, в Сибирь гони… Да, все забирали, все! Говорили, к войне готовимся, на оборону давай, на танки, на самолеты. А где они, ваши танки, самолеты? Вона — на Волгу немец пришел. Продали вас большевички… Кончилася советская власть!
— Замолчи, гад! — На власовца сразу бросилось несколько человек. Но в эту секунду появился Макс. В низком, глухом штреке загремел его голос:
— Э-эй, работать, дьявол вас возьми!
Пленные, возбужденно переговариваясь, потянулись к нагруженным углем вагонеткам. Вместе с русскими шел Петро Он был свидетелем схватки с власовцем. Тягунов подошел к нему вплотную, сказал угрюмо:
— Ты не верь таким мерзавцам. Они клевещут на нашу страну, на Советскую власть. Это враг, изменник… Он враг наш и твой, Петро.
— Зачем ты мне это говоришь, Борис? Ты плохо обо мне подумал! — с обидой проговорил Петро. — Если мне скажут: умри, Петро, за советский народ, за Советскую класть — я умру. А ты…
Тягунов крепко сжал его руку.
— Спасибо, Петро… — Тягунов огляделся и, не выпуская руки Петро, негромко сказал: — Нам надо поговорить. Отстанем…
Улучив момент, они поднялись в верхний штрек, где никто не мог их подслушать. Тягунов сказал прямо:
— Нам надо вырваться отсюда. Мы будем бороться с врагом вместе с бельгийцами. Вы должны помочь вырваться… А сейчас, пока мы в шахте, надо вредить им, срывать добычу угля. Мы готовы… Но мне
