прожекторы. За проволокой идет широкая зона, охраняемая автоматчиками и собаками. На работу не посылают, из лагеря — ни шагу. Присмотревшись к лагерю, к системе охраны, Шукшин сказал Сальникову:
— Умеют, сволочи, строить. Но вырваться надо, а то конец.
— Конец, Костя, будет, когда мы потеряем надежду…
Через несколько дней группа пленных попыталась бежать. Ночью подобрались к проволоке, отключили ток и стали прорезать проход в проволочном заграждении. Перерезая одну проволочную спираль за другой, они к рассвету прошли почти всю десятиметровую полосу заграждений. Осталось не больше полуметра, когда их заметил часовой и открыл огонь. Беглецам удалось скрыться в бараке.
Через две недели побег повторился. На этот раз пленные прорыли глубоко под землей тоннель, который вел из барака под проволочное заграждение. Гитлеровцы обнаружили подкоп в самый последний момент, когда пленные уже подбирались к самой проволоке. Беглецам снова удалось скрыться.
— Вот видишь, возможность бежать есть! — сказал Сальников Шукшину. — Два раза им не удалось, а на третий уйдут!
— Надо найти этих ребят, связаться с ними, — ответил Шукшин. — Это сильные, смелые люди!
Но все попытки найти людей, готовивших побег, ничего не дали. Каждый пленный проявлял острую настороженность, боялся вступать в разговоры.
В один из дней, когда Шукшин стоял в длинной очереди за порцией похлебки, к нему протиснулся немолодой, высокий человек с желтым скуластым лицом, казах или киргиз. Шукшин с первого взгляда, по выправке, твердому, строгому выражению лица, угадал в нем кадрового командира. Улучив момент, незнакомец тронул Шукшина за локоть и заговорил быстрым, горячим шепотом:
— Немецкой пропаганде не верьте. Наши войска не уничтожены и не окружены… Это ложь. Враг остановлен под Воронежем. Наши контратакуют. Сильные бои на Дону… Это — последняя сводка. Передайте товарищам…
В Шукшине все затрепетало от радостного волнения. Он даже не смог ничего ответить, только крепко стиснул руку незнакомца. Тот в ответ коротко кивнул головой и незаметно отодвинулся, скрылся в толпе.
Позабыв о похлебке, Шукшин бросился в барак, к Сальникову, который уже несколько дней не поднимался — у него был сильный жар. Шукшин слово в слово передал другу все, что ему сообщил незнакомец.
— Контратакуют, слышишь, контратакуют! Значит, наши силы крепнут… А немцы кричат о полном разгроме войск Юго-Западного и Южного фронтов… Нет! Нет! — Шукшин до боли сжал кулаки, задохнулся от волнения. — Скоро погоним… Запомни мое слово — скоро!
— Не знаю… — Сальников, тяжело дыша, отер со лба пот. — Обстановка на фронте очень тяжелая. Зимой… Зимой погонят… — Сальников помолчал, со стоном повернулся на бок, пристально посмотрел в лицо Шукшину блестящими от жара глазами.
— Костя, где он мог услышать сводку Совинформбюро? Ты не подумал об этом?
— Сводку? Нет, не подумал… Постой, разберемся. Как она могла проникнуть в лагерь? Только через людей, которые находятся на свободе. С этими людьми связан кто-то из пленных. И сводки распространяются. Этот парень, разумеется, сообщил не только мне. И велел передать товарищам. Что это значит?
— Это значит, что здесь действует организация. Подпольная организация!
— Ты прав! Организация… Надо установить с ней связь. Во что бы то ни стало!
— Но это нелегко сделать. У них строжайшая конспирация… Но главное — организация существует!
— С крепкой организацией можно сделать все. Весь лагерь поднять… — Шукшин придвинулся к Сальникову, лег рядом. — В лагере почти двадцать тысяч. Это же две дивизии… Если поднять восстание — оружие добудем. А с оружием мы… Пусть тогда попробуют взять!
С подпольной организацией Шукшину связаться не удалось. Он дважды заговаривал с незнакомцем, передавшим ему сводку Совинформбюро, но тот упорно молчал: нет, он ничего не знает, сводку ему передали, как он передал Шукшину.
В Бельгии
Осенью 1942 года Германия стала испытывать острый недостаток в рабочей силе: ожесточенная, не ослабевающая ни на один день борьба в России поглощала все людские и материальные резервы. Гитлер приказал использовать на тяжелых работах военнопленных. Их тысячами стали отправлять в шахты, рудники, на подземные заводы.
В первых числах сентября в лагерь 304-IV-H прибыла отборочная комиссия. Пленных выгнали из бараков во двор, построили. Многие так ослабли, что с трудом держались на ногах, стояли, поддерживая друг друга. Приехавший из управления лагерей эсэсовец в сопровождении лагерного начальства быстро прошел вдоль всего строя. Шукшин слышал, как он зло, отрывисто бросил коменданту лагеря:
— Куда они годятся, эти люди? Дохлятина! Комендант что-то ответил, и эсэсовец громко захохотал:
— Кросс! Хорошо, хорошо… Кросс!
Обойдя весь строй, эсэсовец приказал одному из унтер-офицеров отмерить сто шагов и вбить колышки. Когда колышки были вбиты, он через переводчика обратился к пленным:
— Мы вас будем отправлять на работу. Да, вы поедете работать, русские пленные. Кто пробежит эти сто метров… Надо пробежать сто метров, и вы поедете работать…
Комендант что-то сказал эсэсовцу, тот кивнул головой и добавил:
— Время не ограничивается. Надо только пробежать эти сто метров. Лос! Лос! Пошуль!
Пленные знали, что их отправят на самые тяжелые работы, на каторгу. Но это все-таки лучше, чем умирать медленной смертью в этих бараках. Оттуда, с шахт или рудников, быть может, легче вырваться. В лагерь проникали слухи, что многих русских немцы отправляют в оккупированные страны — во Францию, в Чехословакию, Бельгию, Норвегию. Попасть в эти страны — значит оказаться среди людей, ненавидящих гитлеровцев и готовых помочь русским. Все это пленные хорошо понимали, и каждый был готов отправиться на любую каторгу, лишь бы выбраться из этого проклятого лагеря смерти. Но как преодолеть эти сто метров?..
Рядом с Шукшиным стоит молодой парень-красноармеец Павел Яковлев. Он был спортсменом, а сейчас держится за плечо Шукшина, чтобы не упасть. Одни кости, обтянутые пепельной кожей…
— Я не пробегу, ноги подкашиваются… — шепчет Яковлев.
— Надо пройти, надо! — говорит Шукшин. — Собери все силы…
Слева от Шукшина Сальников. Глаза его закрыты. Он едва поднялся. Но побелевшие, потрескавшиеся губы его плотно сжаты, кулаки стиснуты. Шукшин взглянул на него и невольно распрямился.
Толпа медленно продвигается к «старту». Достигнув колышка, пленный отделяется от толпы и торопливо, спотыкаясь и пошатываясь, устремляется вперед. Один быстро пробегает дистанцию, даже пытается высоко поднимать ноги, а второй, сделав несколько шагов, падает. Эсэсовец машет белой лайковой перчаткой, солдаты хватают лежащего без движения или силящегося подняться человека, отбрасывают в сторону. Пленные из команды могильщиков несут его к железнодорожным платформам, которые стоят неподалеку, на узкоколейке.
Очередь идти Яковлеву.
— Давай, друг, давай, — подбадривает его Шукшин, а у самого перед глазами плывут красные круги.
Яковлев бежит, быстро-быстро перебирает ногами. И вдруг останавливается, хватается рукой за горло. Его бросает из стороны в сторону… Гитлеровцы с любопытством наблюдают. Эсэсовец уже поднимает перчатку… Но Яковлев каким-то невероятным последним усилием воли удерживается на ногах и снова бежит
