– Полагаю, что так, – кивнул Грант, но вид у него был далеко не счастливый.
– Поезжайте, – сказала Виктория, шлепая лошадь по крупу.
Виктория наблюдала, как несколькими минутами позже ее дядя собрал своих людей. Некоторые из них шумно возражали против того, чтобы оставить Викторию под опекой Тринити. После горячего спора Рыжий оседлал своего коня и галопом умчался прочь.
Его отъезд словно сломил сопротивление остальных членов отряда. Они уныло сели на лошадей и направились по тропе в обратный путь. Многие оборачивались, чтобы бросить прощальный взгляд на Викторию. Она махала им вслед и улыбалась.
– Я готова, – сказала Виктория, поворачиваясь к Тринити, после того как последний из людей ее дяди скрылся из виду. – Не обязательно связывать мне руки и ноги. Я не стану пытаться сбежать.
– Может быть, но я буду чувствовать себя уютнее, если ты будешь связана.
– Ладно. – Она протянула ему руки, соединив ладони.
– Хочешь сначала сесть на лошадь?
Она села в седло и вновь протянула ему руки. Проверив, что стертые места на них стали подживать, он связал их полосками мягкой кожи.
Тринити не доверял ее кротости. Он боялся, что за ней всего лишь скрывается попытка вывести его из равновесия, чтобы легче было сбежать.
Виктория продолжала оборачиваться назад, и он решил, что у нее приготовлена какая-то уловка. Они проехали по тропе минут пятнадцать, когда она выругалась и выхватила повод из его расслабившихся пальцев.
– Рыжий нас преследует. Я должна его остановить, – сказала она и галопом поскакала назад по тропе.
В несколько шагов Тринити оказался рядом с ней, и рука его опустилась на уздечку ее лошади.
– Дай мне поехать одной, – попросила Виктория. – Я не хочу никакой перестрелки.
– Я стрелять не собираюсь.
– Возможно, но я не могу поручиться за Рыжего.
Тринити продолжал скакать немного впереди нее.
– По крайней мере поезжай позади меня.
– Я не прячусь за женщинами.
– Ты собирался сделать, это раньше.
– Тогда было другое дело.
– Не вижу разницы, – промолвила Виктория, не пытаясь больше понять этого человека, который перевернул ее жизнь. – Я просто не хочу, чтобы Рыжему был причинен вред. Он слишком молод, чтобы думать, перед тем как действовать. Он все еще видит во мне заколдованную принцессу, а в тебе злого рыцаря.
– Не очень лестная картинка.
– А как бы ты чувствовал себя на его месте? Тринити ничего не ответил.
– Я не поверну назад, – объявил Рыжий, поравнявшись с ними.
В любое другое время его юношеская воинственность позабавила бы Викторию. В своем стремлении ее защитить он походил на младшего брата, которого у нее никогда не было. Но сейчас слишком много стояло на кону, чтобы довериться его вспыльчивому характеру.
– Дядя Грант обещал никого не посылать за нами.
– Он и не послал. Когда он запретил мне ехать, я уволился.
– Почему?
– Я ему не доверяю, – указал Рыжий на Тринити.
– Я пообещал, что с ней ничего не случится.
– Ты везешь ее обратно в тюрьму. Ведь так? – внезапно взорвался мальчишка. – По-моему, это нельзя назвать иначе.
– Ты когда-нибудь бывал в Техасе?
Рыжий покачал головой.
– Как ты туда доберешься? Я тебя с собой не возьму.
– Я тебя и не прошу. Я буду ехать за тобой всю дорогу, и тебе лучше сдержать свое обещание.
– Могу я сделать что-нибудь, чтобы ты повернул назад? – спросила Виктория.
– Ничего. У меня нет работы. Мне нечего делать, кроме как следовать за вами.
– У тебя деньги есть?
– Достаточно.
Виктория знала, что ничего у него нет. Дядя Грант не стал бы с ним расплачиваться на тропе.
– Поехали, – обратился Тринити к Виктории, – мы зря тратим время.
Виктория не отвернулась от Рыжего.
– Не тревожьтесь обо мне, – уверял ее юноша. – Я буду ехать сразу за вами.
Трудно было не улыбнуться его торжественному тону, но ни один мускул на лице Виктории не дрогнул. Это унизило бы его гордость.
– Кажется, Аризона полна людей, готовых всем жертвовать ради тебя, – сказал Тринити, погнав лошадей быстрой рысью. – Я думал, что лучше Куини не бывает, но, по-моему, ты дашь ей сто очков вперед.
– Я понятия не имею, кто такая Куини, но, судя по твоему тону, когда ты называешь ее имя, сравнение это совсем не лестное.
– Это как посмотреть, – сказал Тринити. – Куини была хороша. Она никогда этого не говорила, по крайней мере мне, но, ручаюсь, гордилась тем, как ей удавалось поймать на удочку очередного глупца.
– А я, считаешь, поймала на удочку Рыжего? – обиженно и сердито поинтересовалась Виктория.
– Не знаю. Сказать по правде, я не знаю, что у тебя на уме. Ты самая непредсказуемая женщина, которую я когда-либо знал. Сначала ты любимая балованная дочка очень богатого человека, который умирает и оставляет тебе большое состояние. Затем ты выходишь замуж за сына еще более богатого человека, только ты его убиваешь. Потом твой дядя, еще один богатый человек, у которого нет других родственников, кроме тебя, спасает тебя из тюрьмы. А теперь каждый ковбой на его ранчо и, возможно, все ковбои Аризоны – почем мне знать – готовы сложить за тебя головы. Ты держишь Бака на протяжении пяти лет изнывающим от страсти, потому что никак не можешь ранить его, сказав, что не любишь. Ты позволяешь состояться перестрелке с теми, кто помчался тебя спасать, зная, что кого-то убьют... А потом ты объявляешь, что решила отправиться со мной в Техас, потому что не можешь видеть, как погибнет кто- то, кого ты любишь.
– Ты всегда выворачиваешь наизнанку слова других людей?
– К честным людям это не относится.
– Я никогда не лгала. Ни тебе, ни кому бы то ни было. Разве что себе. – Она неожиданно улыбнулась: – Забавно, что именно твоя ложь заставила меня перестать лгать себе.
– Как это? – нахмурился Тринити.
– Все, что ты наговорил мне там, на ранчо, о других краях и людях, о том, что у меня есть будущее и надежда. Все это была ложь, но она заставила меня взглянуть в лицо лжи, которую я сама себе твердила. Видишь ли, я говорила себе, что раз никто мне не верит, вполне справедливо будет убежать... что я легко смогу жить в страхе. Я также уговаривала себя, что счастлива в «Горной долине», что выйду замуж за Бака и сделаюсь хорошей женой и матерью. Я уговаривала себя, что смогу жить с клеймом трусихи и убийцы, с приговором, висящим над моей головой.
Он не понимал ни ее рассуждений, ни поступков. Если только она не говорила правду.
Но если она говорит правду об этом, то не говорит ли она правду и об убийстве?
Внезапно его охватил ужас от того, что он собирался совершить. Он везет ее обратно на смерть. Не шериф Спраг, не судья Блейзер, не присяжные или техасская судебная система, а он, Тринити Смит, С таким же успехом он мог собственноручно накинуть ей петлю на шею и затянуть ее.
Как цветок, распускающий лепестки навстречу теплу весеннего утра, она казалась слишком совершенной, чтобы быть долговечной. Он хотел только сидеть и смотреть на нее.
Получалось, что все мужчины, знавшие ее, были с ним согласны. Они бросались ей под ноги, чтобы
