До самой последней минуты наш многоуважаемый Василий Борисович пребывал, похоже, в твердой уверенности, что за ним сейчас непременно прибудет какой-то «специальный военный конвой с автоматами». («Я же за военной прокуратурой числюсь!») Примерно в шесть утра дверь камеры отворилась, и дежурный мусор лениво спросил:
«Кто тут на суд?» Вася тут же весь как-то съежился, потом суетливо заметался по камере, подхватил свои вещички (пластиковую бутылку с водой и какие-то там бумаги) и рысцой выбежал в коридор. Дверь с грохотом захлопнулась. (Ага!.. «Конвой, блядь, с автоматами!»)
А может, и вправду выпустят? Военная прокуратура, там, и прочее?.. Да нет!
Днем, часов в двенадцать, совершенно неожиданно заказали вдруг меня. «Мавроди, на вызов!» Это еще что такое? Что за новости? Кому это я понадобился? Адвокат только завтра должен прийти… Опять, что ли, следователь? Да нет, он не может без адвоката… Может, к куму?
Зачем?..
— Да брось ты, Серег, об этом думать, — флегматично заметил Витя.
— Сейчас все узнаешь.
Оказалось, блядь, что все-таки следователь. Тот самый старый знакомый («долго теперь не увидимся»).
— А где адвокат?
— Да зачем нам адвокат? Я, Сергей Пантелеевич, просто побеседовать с Вами пришел. Без протокола. Я просто сам понять все хочу. Разобраться. Я ведь давно уже это дело веду. Несколько лет.
Объясните мне все-таки, по возможности проще, принцип работы Вашей системы. Ведь это же пирамида! Должна же она была в конце концов рухнуть?! На что Вы рассчитывали, когда ее создавали?
— Я не хочу ни о чем беседовать и ничего объяснять.
— Почему?
Я молча смотрю на него и ничего не отвечаю. «Почему?» Он что, не понимает «почему»? Или только прикидывается? Дело громкое, скандальное, имеющее большой общественный резонанс. Я не буду даже употреблять всяких там страшных слов и определений — «заказное», «политическое» и пр. Это по большому счету и не важно, заказное оно или нет. Главное, громкое. Очень громкое! А значит, заведомо с обвинительным уклоном. Просто в силу широкой известности.
Не могут же власти, после всех публичных заявлений, что я «жулик» и «мошенник», пойти теперь на попятный? После многолетних потуг следствия, после всего этого скандала, извиниться и взять свои слова обратно. Разодрать на себе ризы и публично покаяться: «Граждане! Мы ошиблись! Не было, оказывается, никакой аферы и мошенничества!
Никакой пирамиды. Мимо идоша и се не бе! Сергей Пантелеевич — честнейший человек! Зря мы его арестовали! Зря держали в тюрьме! Беззаконновахом!» Об этом же и думать смешно!
Иными словами, следствие должно быть заведомо сориентировано не на установление истины, а на поиски доказательств моей вины. Не важно, реальных или мнимых. Есть они или нет, но их надо найти.
Властям теперь уже, повторяю, просто деваться некуда.
В этой ситуации любые мои слова, даже самые невинные и безобидные, могут быть (а значит и будут!) использованы против меня.
Тем более, что это совсем несложно.
Чуть-чуть сместить акценты, сгустить тени, что-то подретушировать, об одном умолчать, а другое, наоборот, подчеркнуть — и вот вся картина в целом заиграла уже совсем другими красками!
Измените угол освещения, ракурс, фильтры — и вот белое уже становится черным, а черное — белым. А может стать красным, синим, зеленым — по вашему выбору!
Вот именно этим-то следствие сейчас и займется. Подбором нужного ракурса и получением того, что угодно его начальству. Необходим только исходный материал. Любой! Нужна картина, чтобы было что освещать. Любые мои слова, разъяснения и заявления — это и есть тот исходный материал, с которым можно уже работать. Остальное — дело техники. Если же я вообще ничего не говорю?.. Нет материала — нет и картины. Работать не с чем. Освещать нечего. Дело лепить не из чего.
Конечно, что-нибудь в результате все равно да состряпают, это ясно.
Но зачем же мне облегчать им задачу? Пусть им будет потруднее!
Молчание затягивается. «Так все-таки, Сергей Пантелеевич, почему?
Поверьте, я просто искренне хочу во всем разобраться!»
Твою мать! Ну, чего ты, спрашивается, ко мне пристал? Вот, прямо прицепился! «Я искренне хочу!..» Возможно! Возможно, ты искренне и «хочешь». Я вполне допускаю, что сам ты лично наичестнейший и наипорядочнейший человек, который «просто искренне хочет во всем разобраться». Допустим. И вот ты во все вник и во всем «разобрался».
И понял, наконец, что я невиновен. И дальше что? Ты пойдешь и заявишь это своему начальству? Ну, так тебя тогда просто сменят и назначат другого, более покладистого. Который будет делать только то, что ему прикажут, а не заниматься самодеятельностью и не совать нос, куда не следует. Выбирать, в общем, нужный ракурс. Искать нужный угол. Работать с тем материалом, который после тебя ему достанется. И который ты хочешь от меня сейчас получить. Неужели же это все тебе непонятно?
Ну, так в таком случае ты просто-напросто недалекий и ограниченный дурачок, простофиля, разговаривать с которым и уж тем более пытаться что-то ему «объяснить», растолковать, совершенно бесполезно. Зачем? Время только попусту терять.
Либо никакой ты не дурачок, а это обычная провокация, и действуешь ты сейчас по непосредственному поручению своего начальства. Пытаешься меня разговорить. Добываешь тот самый исходный материалец, которого так не хватает пока следствию… и давать который ему я вовсе не собираюсь.
Словом, получается, что с какой стороны ни посмотри, а общаться мне с тобой не стоит. Извини уж, конечно, но…
— Еще раз повторяю: я не буду Вам ничего объяснять и хочу, чтобы меня отвели назад в камеру.
— Но почему?
— Я не верю в объективность следствия.
— Да у нас даже не сложилось еще определенного мнения! Мы просто хотим сейчас во всем разобраться!
— Вы — возможно. Но у вас же есть еще и начальство.
— А что начальство? Начальство у нас честные и порядочные люди.
А вот это ты зря! Если в твою собственную честность я еще могу поверить (да и то чисто гипотетически), то уж в честность твоего начальства — никогда. Это невозможно в принципе. Если человек сумел попасть в системе на достаточно высокий пост, значит, он ее часть, плоть от плоти. А не какое-то инородное тело. Инородное тело любой системой, любым организмом отторгается. Как заноза. Сначала болеть начинает, мешать, потом нарывает и в итоге удаляется вместе с гноем.
Естественным, так сказать, путем. Потом ранка заживает и зарубцовывается. Как будто никакой занозы никогда и не было. Если же твое начальство прекрасно в этой системе себя чувствует, значит — оно ее часть.
А чтобы понять, что такое наша сегодняшняя система, наше, блядь, родное государство, достаточно просто прокатиться по Рублевке. Дачи, особняки, дворцы. Чьи они? Банковских служащих, госчиновников, депутатов?.. Откуда у них деньги? Откуда, к примеру, у банковского работника, пусть даже у директора банка, могут быть такие деньги?
Это же просто обычный служащий. На зарплате. Конечно, зарплата эта у него по обычным меркам высокая, даже очень — какие-нибудь там тысячи долларов — но ведь все равно недостаточная! На зарплату особняка не построишь. Значит — воруют. Тут и доказывать ничего не надо. И так все ясно. Вот они, вещественные доказательства — за кирпичным забором стоят. Особняк, лимузины и пр., и пр.
Человек был бедным, потом по роду службы зашел пару раз в хранилище с деньгами — и теперь у него дворцы и замки! Откуда? Какие тут еще нужны «доказательства»?! Да, за руку его никто не поймал, но откуда у него все же деньги-то взялись?! Не было-не было, и вдруг появились! Причем, сразу после того, как
