он в хранилище с деньгами захаживать начал.
То же самое и госчиновники и политики. Откуда у них деньги? У них же их в принципе быть не может? Вот есть у них зарплата — и все!
Больше же никаких официальных источников дохода у них нет! Просто разделите стоимость его имущества на его зарплату — и все сразу станет ясно. Все доказательства будут налицо. Сразу же выяснится, сколько именно столетий он должен был работать, чтобы один только этаж своего «дома» купить.
И вот эти-то люди меня еще в чем-то обвиняют?! Судить собираются?! «Начальство, блядь, у нас честное и порядочное»! Ебаный в рот! Ебать мой хуй! Вот стараюсь не ругаться матом, но…
— Я хочу в камеру!
На обратном пути прочитал вырезанную на лавке в пенале надпись:
«Россия омыта слезами зэков и матерей».
Поздно вечером слышу у двери (у тормозов) какое-то непонятное царапанье и хихиканье.
— Что там?
— Да Васю с суда привезли. Он в коридоре пока стоит, в шнифт к нам заглядывает.
(Разводящий привел, оставил у двери и пошел за коридорным.)
— А чего это он такой веселый? Может, нагнали?
— Да!.. Хуй-то!!
Через пару минут Вася был уже в хате. Оказалось, действительно — «хуй-то!»
25 апреля, пятница
Ходил к адвокату. Рассказал ему про вчерашний визит следователя.
«Правильно, Сергей Пантелеевич! Лучше с ними о делах не разговаривать». (А то, блядь, я и сам не знаю!)
Возвращаюсь назад в прекрасном настроении. Смена сегодня хорошая, шмона, скорее всего, не будет. Сейчас выведут из стакана (пенала) — и по зеленой! Вывели. Какой-то незнакомый молодой мордастый охранник (как выяснилось позже, по кличке «Бультерьер») обшмонал, блядь, до трусов! Носки заставил выворачивать, штаны спускать. По полной программе, короче. Отнял у меня часы «Командирские», книгу Салтыкова-Щедрина «Письма к тетеньке» и запечатанную коробочку витаминов «Витрум» (сразу сунул в карман). Снова запер меня в стакан и куда-то убежал.
Через несколько минут выводят из стакана, ведут по коридору и заводят в какой-то кабинет. К какому-то, судя по всему, начальству.
Начальство сидит за столом и изучает мою книгу. («Зачем вам книга, — стеклянным голосом сказал дон Румата. — Вы же все равно не умеете читать».)
— Откуда книга?
— Из камеры.
— Откуда часы?
— Нашел в коридоре.
— Пишите объяснительную.
— Не буду.
— Почему?
Я не отвечаю. А зачем? Все же предельно ясно. И мне и ему.
— Вы хорошо подумали?
Пауза.
— Вы очень хорошо подумали?
Пауза. Начальство выходит из-за стола и лично отводит меня в стакан.
Ну что, опять, блядь, наверное, в карцер? Да и хуй с ним! Ебись все в рот! Щедрина только ужасно жаль. Вот сволочи!
Минут через пять я уже стою в коридоре у своей камеры. (Это, впрочем, еще ни о чем не говорит. Если в карцер — все равно сначала в хату должны завести. За вещами. Зубной щеткой, там, пастой и пр.)
Десять минут стою, двадцать… час… Ого! Вероятно, решается, блядь, сейчас моя судьба. Как у Бельмондо в «Профессионале». Когда он в конце к вертолету идет. Тоже никто, наверное, ответственности брать на себя не хочет. Пятница, вечер, начальства, небось, уже нет… А может, и еще что… Еще какие- нибудь местные заморочки.
А-а!.. По хую! Карцер, так карцер. Отдохну там хоть немного. В одиночестве. Да и тепло ведь уже на улице. Весна. Не замерзну. В общем, по хую!
Примерно через час коридорный все-таки появляется и молча открывает дверь. В камере переполненный впечатлениями Вася рассказывает, как он ездил в суд.
— А мне малявы в автозэке передавали, я их обязан брать?
(В автозэке обычно передают малявы из других тюрем. С Бутырки, с Пресни, из женской тюрьмы.)
— Нет. Но если взял — обязан пронести. Или порвать при обыске.
Чтобы не спалились. Если не уверен — лучше вообще не брать. А то некоторые гондоны берут, понтуются, а потом выкидывают.
Вечером Вася учит Цыгана какой-то молитве. (Скоро же Пасха!)
Цыган безуспешно пытается ее запомнить и повторить. После инсульта с памятью у него, похоже, не очень…
— Богородица, мать, радуйся… Блядь!
— Не ругайся матом!
— Извини.
26 апреля, суббота
Завтра Пасха. Должны, якобы давать крашеные яйца и куличи. Что-то не верится. Но — посмотрим. Витя, по крайней мере, уверяет, что последние два года давали. Ладно, завтра увидим.
Витя, кстати, рассказывал также, что в прошлые годы (причем совсем недавно — буквально пару лет назад) во всех московских тюрьмах очень активно действовали сектанты. Т. е. их агенты совершенно свободно подходили к камерам, открывали кормушку и предлагали поговорить. Хочешь — подходи к кормушке и разговаривай с ним о религии. Час, два — пока не надоест. Они со специальными складными стульчиками ходили. Открывает кормушку, садится на стульчик и беседует. В основном, молодые люди, похожие на семинаристов или студентов. Раздавали также религиозную литературу и специальные вопросники. Как, мол, ты усвоил прочитанное? Многие отвечали. Делать-то здесь все равно нечего. Вещами помогали.
Составляли списки нуждающихся и потом среди них распределяли.
На прямой вопрос об отношениях с официальной православной церковью они отвечали всегда уклончиво. Ни да, ни нет. Все мы, мол, в одного Бога верим. В Христа. Витя говорит, что он батюшку за все это время только один раз в тюрьме видел, а сектантов — чуть ли не ежедневно.
Ну, не знаю. С одной стороны, сам я здесь никого никогда не видел, но и не верить Вите нет никаких оснований. Сейчас, по крайней мере, никаких сектантов здесь нет. Здесь сейчас вообще никого нет — ни
