— Что ж теперь делать, панове? — обратился Гарасько к окружавшим его поселянам.
Все молчали.
— Если мы выпустим его, он выдаст нас с головой Бруховецкому! — произнес еще тише Гарасько.
— И не только нас, а и полковника, и всю справу, — прибавил Остап.
Гарасько наклонился еще ближе к окружавшим его встревоженным, растерянным поселянам и заговорил уже совсем тихо, так тихо, что даже дальние соседи не могли его услыхать. До незнакомца долетели только последние слова: «Здесь или в дороге».
Все это замешательство продолжалось не более двух минут, однако оно не укрылось от внимательного взгляда незнакомца, но несмотря на то, что он явственно услыхал последи слова Гараська, — они не произвели на него никакого впечатления; он выбил пепел из своей «люлькы», набил ее новым тютюном и снова окутался клубами синего дыма. Между тем и поселяне, казалось, успокоились после слов Гараськи. Все разошлись по своим местам, шинкарь, взявши в руки принесенные сулии, начал обходить гостей, подливая каждому чарку нового напитка. Послышались веселые, шутки, пожелания и всякие остроты.
— А что это ты, пане добродию, ховаешься там, как злодий, за бочкой и не идешь до громады? — обратился Гарасько смешливо к незнакомцу, сидевшему в углу.
— За бочкой я не ховаюсь, а сижу, как и все вы, панове, — отвечал незнакомец, — а до громады не шел, потому что никто не просил меня; теперь же дякую за приглашение и с радостью присоединяюсь к вам.
С этими словами он встал и подошел к тому столу, которым сидел Гарасько.
Крестьяне подвинулись, и незнакомец занял место между Гараськой и Вовной.
— Ну, садись, пане-брате, не знаю вот только как величать тебя, — обратился к нему Гарасько, ставя перед ним пустой стакан и наливая в него наливку.
— Иваном Зозулей, — ответил незнакомец.
— Зозулей… Не слыхал что-то.
— Я не здешний.
— Дальний?
— Д-да, не близкий. А кто ж ты будешь?
— Крамарь.
— Гм… ну все одно, выпьем по чарке, пане крамарю, а может ты не захочешь с нашим братом пить? — повернул в его сторону Гарасько свои желтоватые белки.
— Отчего же так? Только давайте!
— Ну-ну, гаразд! — Гарасько налил и свою чарку и поднявши ее, произнес: — «Дай же Боже, щоб все було гоже, а що не гоже, того не дай. Боже!»
Незнакомец последовал его примеру, но в то время, когда он поднял свою чарку, на руке его сверкнул при тусклом освещении «каганця» огромный драгоценный перстень.
— Гм… гм! — крякнул Волк и, подтолкнувши локтем соседа, произнес тихо: — Замечай!
Гарасько продолжал потчевать незнакомца то медом, то горилкой, и среди крестьян завязались снова в разных группах оживленные разговоры.
— А что, Остапе, ну, как твоя «справа»? Будешь ли засылать сватов к Орысе? — долетели до незнакомца слова, обращенные к молодому черноволосому казаку его соседом.
При этом имени незнакомец сразу обернулся в ту сторону, откуда раздалась эта фраза; рука его, державшая стакан, слегка вздрогнула и расплескала наливку, он опустил стакан на стол, провел в раздумьи тонкой белой рукой по лбу и, повернувшись в пол-оборота, вперил свои глаза в собеседников; последние, занятые своим разговором, совершено не заметили впечатления, произведенного их словами на незнакомца.
— Кой черт! — отвечал сердито Остап, — батько ее и слышать о том не хочет. И правду сказать, все- таки поповна, а я теперь что? Посполитый, та й годи!
— А что ж, ты ездил к полковнику?
— Был. Мой батько, говорю, локтем не мерял, а хлеб казацкий добывал, трудов своих не жалеючи, и разом с гетманом Богданом отчизну «вызволяв»! А он мне, — это, говорит, все одинаково, хоть бы он у гетмана Богдана наипервейшим полковником был, а коли в реестры не внесен, так и ты должен в послушенстве ходить! А на какого ж бесового дидька, спрашиваю, не внесли его в реестры? Ведь все мы ровно трудились, так всем ровно и казаками быть.
— Нашел, что «згадувать», — отозвался из-за стойки шинкарь, — может гетман Богдан и всех хотел в реестры записать, да, сам знаешь, — не допустили.
— А дозвольте спросить вас, честное товарыство, — произнес в это время незнакомец, отсовывая от себя кружку. — За что это вы, слышу я, на старшину свою так нарекаете? Ведь она, кажись, высвободила вас из лядской неволи?
Все с изумлением оглянулись на него.
— А чтоб уже ее «дидько» так из пекла «вызволыв», как она нас «вызволыла» из неволи! — вскрикнул гневно Волк, подымаясь с лавы. — Сами мы себя высвободили, а она хочет запровадить нас в еще горшую неволю!
— В какую неволю? — изумился незнакомец, — ведь нет же теперь на Украине у вас ни ляхов, ни унии, ни жидов. Та чего же вам еще нужно?
— Да ты сам, Зозуля, из каких это лесов сюда прилетел? — обратился к нему Гарасько.
— С правого берега.
— Ну, так и видно, что ничего ты не знаешь, а есть у нас здесь «цяци» и получше унии, ляхов да жидов.
— Что же такое?
— А вот сперва сам гетман со своей старшиной.
— Хо-хо! — усмехнулся незнакомец, возвышая голос, — против воли гетмана ничего не поделаешь!
— А что такое гетман? Мы сами его выбрали, так сами и сместим! А коли на то пошло, так пора ему и «тельбухы» выпустить! — крикнул запальчиво Волк.
— Хе-хе! Храбрые какие, ей-Богу, словно куры перед «дощем»: разве у Бруховецкого нет своей верной старшины, да воевод, да ратных людей?
— А если не сила, так заберем своих жен и детей да уйдем все на Запорожье! — крикнул горячо Остап. Сочувственные возгласы подхватили его слова.
— Догонят, догонят, панове! — отвечал уже с нескрываемой насмешкой незнакомец.
Эти слова окончательно взорвали всех поселян.
— Да кто ты сам будешь? — перебил его Волк, подскакивая к нему со сжатыми кулаками. — Уж не из тех ли самых «суциг», что с Бруховецким мудруют?
— А хоть бы и так, — отвечал заносчиво незнакомец, подымаясь с места. — Что тогда?
— А то, что настала пора бить таких гадин, — вскрикнул бешено Волк, занося над ним свой почтенный кулак.
— Верно! Бить их всех! — закричали кругом, и в одну минуту незнакомца окружила возбужденная, рассвирепевшая толпа.
— А коли бить, так бить! — вскрикнул в свою очередь незнакомец, вскакивая в одно мгновение на лаву и выхвативши саблю из ножен. От его быстрого движения кобеняк свалился у него с плеч.
Толпа невольно отступила.
Перед ней стоял молодой статный казак в дорогом, расшитом золотом жупане, с драгоценным оружием за поясом. Все онемели от изумления.
— Чего ж стали, коли бить, так бить, не смотреть ни на кого! — продолжал горячо казак. — Панове, я Иван Мазепа, ротмистр гетмана Дорошенко, меня прислал он к вам, хотите быть вольными, как были батьки ваши, не платить ни стаций, ни рат, ни оренд, а зажить панами в своей «власний» хате, — так не теряйте часу, «прылучайтесь» к нему, записуйтесь в его реестры, — вот вам универсал его, гетман идет сюда освободить вас и всю отчизну от Бруховецкого и от всех ее врагов!
С этими словами казак развернул перед поселянами толстый свиток бумаги.
— Слава, слава гетману Дорошенко! Все за него! — закричали в восторге поселяне, окружая Мазепу
