Вспомни, казаче, ты сам мне говорил подобные слова вчера, когда я уговаривала тебя не ехать к Бруховецкому, — улыбнулась девушка.
— Так, Марианна, но ведь для этого есть казаки, закаленные в битвах, а девушка…
— Разве мать должна быть сынам дороже, чем дочерям? — перебила его Марианна, устремляя на него вспыхнувший взгляд. — Когда душегуб наступает на горло матери, тогда и дочери вместе с сынами бросаются на защиту ее. Украинки всем доказали это и в Буше, и в Трилисах [27].
— Ты права, Марианна, — согласился Мазепа, — но вот ты говоришь о матери, а твоя мать…
— У меня ее нет! Она погибла с другим жиноцтвом в Трилисах, но если бы она и была жива, она бы не остановила меня никогда, как не остановила 6 и я ни своих сынов, ни своих дочерей!
Каждое слово девушки увлекало Мазепу все больше и больше. Он видел много мужественных и отважных женщин, его собственная мать своим мужеством превосходила многих, но подобной Марианне он не встречал никогда. И невольно, не замечая того, поддавался он обаянию всего ее страстного и гордого существа.
А Марианна продолжала между тем:
— Да, не остановила б и своего единого сына, если бы жизнь его нужна была для блага отчизны. Вот вчера, пока я еще не знала, зачем ты хочешь ехать к Бруховецкому, я сказала тебе — не езди, а теперь говорю — поезжай! Говорю — поезжай, хотя и знаю, что там ты можешь погибнуть. Только об одном я хотела просить тебя: обещай мне, что на обратном пути ты заедешь к нам.
Мазепа смешался; ему вспомнилось обещанье, данное Дорошенко, затем Галина, но Марианна не дала ему ответить.
— Я знаю, что ты будешь торопиться в Чигирин, но если сам не сможешь, тогда пришли гонца, чтоб дал нам знать, что ты вернулся благополучно… потому что… если с тобой случится в Гадяче «прыгода»…
— Если случится «прыгода»? — переспросил Мазепа.
— Я подумаю о твоем спасении.
— Ты? — вскрикнул Мазепа. — Ты, Марианна, когда знаешь, что Бруховецкий сам ищет тебя?
— Что ж, — ответила спокойно девушка, — я буду не одна.
— Прошу тебя… — попробовал было возразить Мазепа.
Но Марианна остановила его.
— Оставь! Не говори! — произнесла она строго, — ты спас мне жизнь, но дело еще не в том, а в том, что ты должен жить. Да, должен, — повторила она настойчиво, — потому что после гетмана Дорошенко никто, кроме тебя, не достоин быть гетманом на Украине.
— Что ты говоришь, Марианна! — вскрикнул Мазепа, вспыхнувши невольно от неожиданных слов девушки.
— То говорю, что думаю, — отвечала твердо Марианна. — Я видела многих лыцарей, есть у нас такие, которые, быть может, и превосходят тебя и в отваге, и в воинском искусстве, но другой такой головы, как у тебя, — я не встречала ни у кого. Тогда еще в лесу ты показался мне не таким, как все остальные, но я думала тогда, что ты польский пан, теперь же, когда я знаю, что ты наш, — ты стал дорог мне.
Мазепа смешался: никогда еще в жизни он не слыхал таких слов. Он — гетман… он дорог ей… Он решительно не знал, как отнестись к этим словам, — как к шутке? Но нет, девушка говорила совершенно серьезно… оспаривать, благодарить за лестное мнение? Но нет, он чувствовал, что все это было бы уместно в каком-нибудь варшавском салоне, но здесь это было бы и глупо, и смешно; он стоял взволнованный, смущенный. «Прежде я думала, что ты польский пан, теперь же, когда я знаю, что ты наш, ты стал мне дорог», — повторил он про себя слова Марианны, и вдруг в его сердце закипела обида: кто же это смел говорить Марианне, что он польский пан, кто это выдумал нарочито, чтоб отвлечь от него внимание девушки?
— Марианна! — произнес он вслух. — Отчего ты могла подумать, что я польский пан? Вчера ты нечаянно обмолвилась и сказала, что тебе сказали это? Скажи, кто был тот напастник мой?
Брови Марианны нахмурились.
— Зачем тебе знать это? — произнесла она сурово, — я сама так подумала, — и, круто оборвав свою речь, она прибавила, одначе, пойдем, сниданок уже на столе.
Мазепа последовал за нею.
Они молча дошли до дому и, пройдя через большую светлицу, прошли в трапезный покой. Полковник был уже там, но не один, вместе с полковником сидел еще высокий, белокурый казак в дорогой одежде, в котором Мазепа сейчас же узнал красивого спутника Марианны; казак, видимо, тоже узнал его сразу. Он поднялся с приветливой улыбкой навстречу гостю, но в пристальном взгляде, брошенном им на него, а потом на Марианну, Мазепа уловил что-то неприязненное, подозрительное.
— Га, уже поднялся, — приветствовал Мазепу полковник, — где ж это ты водила его, доню?
— Показывала ему наше замчище.
— Ну, гаразд. А вот тебе, Мазепа, и атаман моей надворной кампании — Андрий Нечуй-Витер; видишь ли, Нечуй-Витром его потому на Запорожьи прозвали, что быстрее его никто справиться не может, вот и сегодня вернулся рано, а за ночь успел много добрых новостей собрать.
— Мы уже имели счастливый случай видеться с паном атаманом, — произнес Мазепа, с вежливой улыбкой кланяясь казаку.
— Да, когда пан ротмистр нанес такой знаменитый удар кабану и тем спас нашу Марианну, — отвечал Андрей.
Слово «нашу» обратило на себя внимание Мазепы. «Почему он назвал Марианну «нашей»?», — мелькнула у него в голове досадная мысль, но остановиться над нею он не имел времени, так как его прервало громкое восклицание полковника.
— Так садитесь же, панове товарыство, да вот послушайте, что с собою атаман наш привез!
Все уселись за стол. День был постный, а потому и все кушанья на столе состояли из постных блюд, но это не мешало им быть чрезвычайно вкусными.
Во время «сниданка» полковник передал Мазепе все новости, привезенные Нечуй-Витром, а именно, что к Дорошенко присоединялось еще несколько сел и местечек, — он перечислил их Мазепе, — что поговаривают о передаче Дорошенко и Киевского полка, и что калмыки, которые состояли на службе у Бруховецкого, узнавши о мире с Польшей, ушли к себе.
Между собеседниками завязался горячий разговор. Андрей, которого полковник познакомил уже с целью поездки Мазепы, одобрял его план, но сомневался в том, что Бруховецкий присоединится к нему. Марианна горячо возражала ему. Во время разговора Мазепа поймал на себе несколько раз пытливый взгляд Нечуй-Витра, следивший то за ним, то за Марианной.
— Ну, а когда же ты думаешь в путь? — обратился к Мазепе полковник.
— Думал сегодня; вот отдам только вам деньги, да порох, да универсалы.
— Э, нет, ты останься хоть до завтра, я послал гонцов по сторонам, сегодня съедутся некоторые важнейшие из наших «мальконтентов», добре было бы, чтоб они тебя увидали и от тебя самого услыхали бы Дорошенковы слова.
— Так-то оно так, да ведь и торопиться надо: орда прибудет к Покрову, — замялся Мазепа.
— Нагонишь время в дороге, да и коням твоим надо отдохнуть, я смотрел их — совсем пристали, слишком скоро гонишь. Много ли от Чигирина сюда, а можно подумать, что изъездил всю степь.
При этом невольном намеке полковника Мазепа почувствовал некоторое смущение, краска невольно выступила ему на лицо, но из этого неловкого положения его вывела Марианна.
— Прошу тебя, казаче, останься на сегодня, — прибавила она.
— Ваша воля, — ответил Мазепа, наклоняя голову.
Так как времени оставалось еще много, то Марианна предложила всем заняться пробой коней, или стрельбой из «сагайдакив». Мазепа с удовольствием согласился на это предложение. Андрей молча поднялся с места.
— Ты ж, Андрей, с нами? — повернулась к нему девушка.
— Надо поехать, осмотреть подъезды, — ответил уклончиво казак.
Брови Марианны нахмурились.
