XLVI
Утром казаки разложили костер и сварили себе добрую кашу; веселые и довольные тем, что им удалось избежать преследования Бруховецкого, они направились в путь.
Мазепа решил все-таки не выезжать пока что на большой шлях, а, придерживаясь проселочных дорог, держать все прямо на юг. Так проехали они до полдня; он хотел уже отдать приказ остановиться на отдых, когда к нему подскакал встревоженный Лобода и объявил, что вдали подвигается за ними какой-то отряд.
— Казаки? — спросил поспешно Мазепа, чувствуя, как при этих словах что-то екнуло у него в груди.
— Нет, милостивый пане, на наших не похожи, скорее москали.
Мазепа встревоженно оглянулся: действительно вдали виднелся небольшой отряд; судя по шашкам и бердышам всадников, он признал сразу, что это были московские стрельцы, они подвигались не спеша, вольной рысью. У Мазепы слегка отлегло от души.
— Садись, мосци пане, на свежего коня и скачи вперед, а мы отряд задержим… их больше нас, но ничего — мы продержимся, а ты тем временем успеешь скрыться вон в том лесу, — заговорил с волнением Лобода, не отрывая глаз от приближающегося отряда.
— Нет, нет, мой любый Лобода, — отвечал ему Мазепа, ласково опуская руку на плечо старика. — Я знаю, что ты готов бы сложить за меня и голову, но этого делать не надо; в погоню за нами гетман не послал бы московских стрельцов, они не знают ни наших дорог, ни нашей «мовы» и никогда бы не сумели поймать нас. Это, верно, какой-нибудь новый отряд, который поспешает к воеводам; нам надо двигаться спокойно и не спеша, чтобы не возбудить их подозрения. Но Лобода не мог согласиться с Мазепой.
— На Бога, пане! — повторял он, хватая Мазепу за руки, умоляя его сесть на коня и ускакать вперед, повторяя Мазепе, что береженого и Бог бережет, что он дал клятву пани Мазепиной щадить себя, — Мазепа не слушал его совета.
— Да ведь если я сяду и поскачу, дядьку мой любый, — возразил он, — то ведь они заподозрят меня, сам посуди, и бросятся за мною в погоню, а теперь, смотри, они вовсе и не думают ловить нас.
Действительно, отряд не походил на преследователей, он подвигался спокойно с тою же быстротой.
Наконец, Мазепе удалось убедить Лободу в их видимой безопасности, но на всякий случай он приказал своим казакам сплотиться, осмотреть хорошенько оружие и подвигаться, не прибавляя шагу, вперед.
Однако, хотя Мазепа и уверял Лободу в полной безопасности, но чем ближе слышался топот коней стрельцов, тем тревожнее замирало его сердце. Несколько раз ему казалось — что топот приближающихся лошадей раздается все чаще, он приписывал это своему возбужденному состоянию.
Наконец, первые ряды стрельцов поравнялись с ними; это были, действительно, здоровые русобородые стрельцы, смотревшие на Мазепу вполне равнодушно. Пожелав всем добро здоровья, они спокойно проехали вперед.
У Мазепы слегка отлегло от сердца. За первым рядом проехал другой, потом третий. Мазепа совершенно успокоился, он даже начал подсмеиваться в душе над своей безосновательной тревогой, когда из середины отряда отделился один из стрельцов, по-видимому, начальник и подскакал к нему.
Мазепа придержал коня; всадники остановились; за ними остановились и их отряды.
— А скажи-ка нам, господин добрый, эта, что ль, дорога на Гадяч ведет? — обратился к Мазепе стрелец.
— Эта, эта, — отвечал Мазепа.
— Далеко ли еще будет?
— Да верст двести.
— А какое тут ближнее селение, чтобы отдохнуть нам?
Не желая показать своего незнания, Мазепа подумал, какое бы назвать селение наугад, но в это время за его спиной раздался какой-то странный шум и спор. Он быстро оглянулся и с ужасом увидел, что отряд его окружают со всех сторон стрельцы.
Передние ряды их, обогнувшие Мазепиных казаков, теперь повернулись к ним фронтом, вытянулись полукруглой линией и смотрели далеко не так дружелюбно. Задние тоже столпились вокруг его маленького отряда плотной стеной. Количество стрельцов превосходило их не меньше, как в пять-шесть раз.
Сердце Мазепы сжалось от недоброго предчувствия. «Шесть на одного… Мы в центре»… — пронеслось у него молнией в голове.
— Сотник, прикажи твоим людям пропустить мой отряд, произнес он насколько возможно спокойным голосом, подавая Лободе незаметный знак.
Но лицо сотника уже преобразилось: из здорового и добродушного оно сделалось злобным и наглым.
— Ха-ха! — отвечал он с грубым смехом. — А зачем расступаться? Мы хотим проводить тебя с честью в Москву. В одно мгновение все стало ясно Мазепе.
— Засада! «До зброи!» — вскрикнул он, вырывая из-под кафтана саблю и нанося ею сотнику оглушительный удар по голове. Сотник зашатался в седле. Но крик Мазепы был сигналом не только для его казаков. Казалось, стрельцы только и ожидали этого возгласа, так как в ответ на него грянуло дружно:
— Руби хохлов! — и стрельцы ринулись со всех сторон на стесненный в средине казацкий отряд.
Завязалась короткая, но отчаянная схватка. Мазепа рубился с каким-то остервенением, стараясь прорваться сквозь ряды стиснувших их со всех сторон стрельцов. Если бы ему удалось это, он мог бы еще надеяться на спасение, но стрельцы окружали их такой плотной стеной и настолько превосходили своей численностью, что прорваться сквозь их ряды не было никакой возможности. Стесненные со всех сторон, казаки давили друг друга, наносили невольно один другому удары, а стрельцы теснили их все больше и больше.
Бой продолжался не более нескольких минут. Вскоре из всего отряда остались только Мазепа и Лобода. Несмотря на отчаянное сопротивление Мазепы, четыре дюжих стрельца навалились на него из-за спины и, уцепившись сзади за его руки, обезоружили. Мазепа рванулся изо всех сил, но на руках и на ногах его повисли такие десятипудовые гири, что он не смог даже пошевельнуться.
— Кто смеет чинить такой «гвалт» и насилие? — заговорил он задыхающимся от бешенства голосом, — вы должны объяснить мне, чьим именем чинится этот разбой. Я хочу видеть вашего начальника.
— А вот сейчас увидишь, изменник! — отвечал ему с наглым смехом стрелец. — Вот только руки тебе свяжем. Ребята, вяжи их! — крикнул он, обращаясь к своим помощникам.
Мазепе скрутили веревками руки; та же участь постигла и Лободу, и всех еще недобитых казаков.
В это время к ним подскакал какой-то всадник в таком же стрелецком наряде.
— А вот он и начальник наш! — крикнул Мазепе стрелец. — Теперь жалуйся, спрашивай!
Мазепа оглянулся и увидел выглядывавшее из-под шишака сияющее злобным торжеством лицо Тамары.
Все помутилось у него в голове, в горле что-то глухо заклокотало.
— Предатель! — вскрикнул он диким хриплым голосом, рванувшись изо всех сил к Тамаре, но две пары железных рук удержали его на месте.
— Ха, ха, ха! — отвечал ему Тамара с наглым, злорадным смехом. — Теперь уже в Москве рассмотрят, кто из нас предатель, а кто верный слуга! Заткнуть рот изменнику и этому старому псу, — скомандовал он, указывая на Лободу, — а остальных прикончить, чтобы ни один не оставался в живых!
Мазепу повалили на землю. Два дюжих стрельца сели ему на грудь, третий разжал с силою его зубы и заткнул ему в рот туго свороченную тряпку, а сверху обвязал рот платком, оставивши только нос свободным для дыхания.
Мазепа почувствовал, что он задыхается. Глаза его закатились, из груди вырвался тяжелый замирающий хрип.
