«А может быть и нет?» — повторила она, чтобы выиграть время. Она искала аргументы для теории Бронстайна. — Я совершенно не уверена, что они в состоянии ускользать от прожекторов. А именно по следующей причине: Если они, как мы предполагаем, запасаются на поверхности определенными субстанциями, тогда это должен быть довольно длительный процесс. Речь может идти только о неорганических субстанциях, которые входят в состав льда и которые необходимо из него извлечь. При этом могут быть задействованы преимущественно осмотические процессы, как у цветов.
Вестинг подпер кулаками подбородок и кивнул, соглашаясь. Его явный интерес приободрил Анне.
— Я представляю себе, как молодые лисички впиваются в лед. Это может произойти, если они…
— Почему впиваются? — хотел знать астрохимик.
— Чтобы не стать жертвой первого попавшегося циклона… Значит так, они впиваются, сокращением мускул выдавливая воздух из шлангоподобных хоботов, вследствие чего внутри них возникает вакуумное состояние. Затем они начинают систематически выщелачивать грунт. Возможно, что они накапливают сомнительные субстанции в особом органе для хранения и только потом перерабатывают. Но может быть и так, что переработка и образование чешуи происходят сразу же на месте. В любом случае весь процесс может занять несколько дней. Очевидно лисички проводят на поверхности всю лунную ночь.
— И если бы их там застигли врасплох, то они не смогли бы спастись бегством! Потому что они прочно держатся на своей подложке как резиновые присоски!
Далберг уставился на свои ногти. Улыбка, которую было трудно истолковать, играла на его губах. Выражала ли она согласие или насмешку? Анне не знала, почему она вообще придавала значение этой улыбке. Но это беспокоило ее непонятным образом.
Бронстайн прервал короткое молчание. «Вот именно! В этой ситуации они были бы совершенно беспомощны. Я считаю, что нам следует обдумать эту мысль. В ней много гипотетического, но она прольет свет на ряд нерешенных вопросов».
— Действительно.
Вестинг вскочил как пружина. Руки в карманах брюк и немного наклонив вперед плечи, он начал ходить из стороны в сторону между навигационным столом и главным компьютером.
— Если быть честным, поначалу я считал дискуссию довольно глупой. Разве что предложение Веккера провести сравнительные анализы немного импонировало мне… Удивительно, чего можно достичь, когда не гадаешь на кофейной гуще, а кладешь в основу определенное представление о цели!
Анне вздохнула. «Значит, Вы согласны с нами?»
— Я уважаю результат Вашей мысленной деятельности. И так как у меня нет ничего достойного упоминания, что я мог бы противопоставить, я не могу не уважать и результаты…
XIV
Почему, черт возьми, ничего не происходило? Уже почти три недели прошло с момента отступления с поверхности. Штормило и шел снег, был туман и ясная морозная погода, над снежными полями было светло, темно, хоть глаз выколи и снова светло, и через несколько дней уже наступала следующая лунная ночь. Там, на равнине ничего не двигалось и не менялось.
Вестинг сидел на мостике перед телескопом. С самого раннего утра он сидел там и наблюдал зеленоватую, окаймленную снежной массой и ограниченную на западе вулканами ледяную поверхность. Он здесь устроился поудобнее сразу же после того, как товарищи выдвинулись на вертолете на юг. Он снял обувь и закатал рукава. Сегодня у него был отгул. Он намеревался использовать его, чтобы высматривать лисичек.
Он заслужил свободный день. Совместное решение освободить прежнюю базу экспедиции, требовало довольно много сверхурочной работы от команды. Полагалось осмотреть новую местность, обмерить и проверить ее на предмет требований к стартовой и посадочной полосе для атомных космических кораблей и естественных условий для сооружения научно-исследовательского центра.
Вестинг не в полной мере осознавал практические последствия, когда он согласился с решением. Но когда он согласился — скорее из-за отсутствия лучшей идеи, чем из убеждения — он был также готов, взять на себя свою часть обязанностей. Это был просто вопрос дисциплины. Еще в день перемещения космического корабля на восточную окраину равнины он выдвинулся с Далбергом и Веккером, чтобы найти подходящую местность. Они нашли ее в паре дюжин километров на юг. Она находилась у огромного метанового озера. С тех пор он почти непрерывно находился там, делал измерения и анализы, выполнил аэрофотосъемку и провел сейсмические взрывы. Его предположение, что центр управления полетами в Хьюстоне под давлением общественного мнения рано или поздно будет настаивать на новых попытках выйти на контакт с лисичками и даже даст распоряжение вторгнуться в пещерную колонию до сих пор не подтвердилось. Это было достаточно странно. Могла ли армия вечно жаждущих сенсации стать разумной почти за одну ночь? Вестинг покачал головой. Он лучше знал своих соотечественников. Они возьмут слово и выставят свои требования — самое позднее в день его возвращения в Штаты, самое позднее, когда он зайдет в записывающую студию штаб-квартиры NASA в Вашингтоне. И горе ему, если он обманет ожидания миллионов телезрителей.
Впрочем, у общественности было право на информацию. Их налоги шли по большей части на проекты Национального космического агентства. Но как он добудет эту информацию? Он надеялся, что лисички будут благодарить их. Могла ли экспедиция ожидать знак благодарности… немного готовности приоткрыть завесу тайны над процессами биологической и социальной реальности, которые развернулись в экстремальных физических и химических условиях спутника Сатурна? Как, каким образом, ему самому было неясно. Во всяком случае, он надеялся. Два-три раза в день со своего нового рабочего места на юге он справлялся по радио у дежурного на борту, играли ли все еще в прятки обитатели луны, происходило ли что-нибудь на равнине.
Ничего, за все три недели ничего. Или от внимания дежурных что-то ускользнуло? Наблюдали ли они за равниной с надлежащей тщательностью? Сегодня, в свой свободный день, он сам хотел убедиться в этом.
Но полдень уже пролетел безрезультатно. Пару раз Вестинг думал, что заметил движение: сначала в непосредственной близости к прежнему месту посадки; затем к экспериментальной палатке, которая одиноко стояла в снежной пустыне; наконец на подножьи вулкана. Но когда соответствующие места оказались в перекрестье, «движение» оказалось зеркальным рефлексом, вызванным осколком льда или облачком тонким аммиачных кристаллов.
Вестинг откинул голову назад. У него болели глаза. Несмотря на скудный солнечный свет снег и лед слепили.
Он бросил взгляд на бортовые часы. Половина первого! Еще добрых четыре часа, затем лучше было освободить место за телескопом. Спутникам не обязательно было знать, как он провел день. Его интерес к лисичкам так и так уже казался им эксцентричным.
Во всяком случае Веккер ухмылялся исподтишка уже несколько дней, едва он, Вестинг, заводил разговор о равнине, а Далберг — ну, Далберг, правда, не ухмылялся, но его взгляды были своеобразно подстерегающе и одновременно как-то приглашающе направлены на него, если они говорили друг с другом. Порой у Вестинга была впечатление, что пилот наблюдает за ним и даже крутится вокруг него под неубедительными предлогами. Едва он произносил слово «лисички», Далберг был тут как тут.
Возможно, он боялся, что большой интерес к лунным жителям слишком отвлекал от «истинных» задач экспедиции? В отличие от Веккера он никогда не выражал особых желаний или совсем не преследовал личных целей. Все, что он делал, соответствовало предписанной программе. Наблюдал ли он теперь, когда лисички внезапно появились как заманчивый объект для исследования, ревностно за тем, чтобы программу не забрасывали?
Вестинг направил телескоп на вулканы, но сразу же снова задумчиво откинулся назад. Он сам осознавал себя стражем программы. Но сейчас он и сам больше толком не знал, можно ли было вообще нести ответственность за то, чтобы экспедиция и в дальнейшем занималась сбором и оценкой физических,
