раньше. Они всегда будут больше вкладывать чем отплачивать. Это означало: Они были нежизнеспособным видом. Видом, которому была необходима «башня из слоновой кости»[12] и который безнадежно устремлялся в пропасть, как только появлялся противник.
Далберг закрыл глаза. Он больше не мог выносить вид этих уродливых, залитых красным светом грибовидных созданий. Они казались ему нелепым продуктом капризного настроения Творца. Их беспомощность вызывала у него отвращения.
Он не открыл глаза и когда услышал волочащийся звук прямо рядом со своей головой и когда два хоботоподобных создания сначала легко, затем все крепче обвились вокруг его плеч. Его рванули с чудовищной силой, сзади вокруг его шеи обвивался третий хобот. У него проступил пот и его прихватил сердечный приступ. После этого он уже ничего не чувствовал.
Была только эта возможность! Попытка вести переговоры с лисичками была такой же неподходящей, как и применение силы. Для переговоров не доставало средства общения, для применения силы — материальных условий. И возможность пока что подождать, исключалась: Если Далберг вообще еще был жив, счет шел на минуты. Его запас кислорода скоро должен был закончиться. Значит был только один путь демонстративной выдачи. Вся команда фактически должна была сдаться. Поручиться за человека.
Они шли друг за другом в ряд: Анне и Веккер в середине, Бронстайн и Вестинг по сторонам. Бронстайн и Вестинг тащили за собой двое саней; на высоте колонии молодняка они отойдут назад. Анне и Веккер пойдут дальше одни.
Анне шла с закрытыми глазами, Веккер вел ее. Они держались за руки. Она надеялась вскоре вступить в контакт с лунными жителями, но все еще ничего не происходило. Ее первоначальное намерение, сразу же после установления контакта, отправить назад и Веккера, натолкнулось на его энергичное вето, и очевидно не имело смысла дискутировать с ним об этом.
Он удивительно изменился за последние недели, и для этого процесса изменения было характерно, что ему — некогда белой вороне в экспедиции — не пришла в голову такая же славная идея, как Вестингу и Далбергу. Вместо этого он теперь упирался, как осел. Он объяснил коротко и ясно, что любит ее, и речь вообще не может идти о том, чтобы он позволил передвинуть себя на запасной путь, в то время, как она спешила к жертвенному алтарю, как в давние времена дочь Иеффая.[13] Анне улыбнулась.
Это было похоже на него, что он выбрал именно возможный прозаический момент, чтобы донести до девушки свое объяснение в любви. Четырнадцать дней, во время их совместной работы на берегу метанового озера, он упрямо молчал, несмотря на то, что по нему все было видно… Она уже прокручивала в голове мысль, как немного помочь ему.
Она должна была сконцентрироваться! То, что все еще не было контакта, укрепляло ее предположение, что они уже давно были замечены, что за ними наблюдали и то, что лисички намеренно держались в стороне, пока не будут точно знать, какая цель была у этого продвижения сил на равнину.
Если вообще уже не было слишком поздно, лисички поймут и оценят этот жест. Здесь, на ночной равнине и еще больше вблизи гор, у них была неограниченная власть. Команда шла без гусеничной техники, без вертолетов, без прожекторов. И она была в полном составе, ни оставив никого, кто бы мог помочь ей или защитить ее с борта «Пацифики». Она выдавала себя, потому что взяла на себя вину, потому что один из ее участников возможно был убит.
Решение пойти на равнину Бронстайн, Веккер и Анне приняли еще в вертолете, сразу же после того, как Вестинг сообщил по радио все детали инцидента. Риск того, что они подвергнутся акту мести, был равен нулю. Лисички отпустили Вестинга, и если бы их умыслом было нанести ответный удар, то они давно бы уже предприняли попытку вывести из строя космический корабль, как тогда, после сейсмических взрывов Далберга.
Была еще и третья точка зрения: В полдень Бронстайн и Веккер, чтобы завершить геологические исследования в окрестностях нового места посадки, заложили последнюю серию взрывных скважин, а именно в восточном углу метанового озера, в месте, которое находилось на отдалении почти в восемь километров от центра места посадки. Они отправились после обеденного перерыва поджечь взрывпакеты. И затем они стояли, вытянув лица, перед скважинами. Все, без исключения, пакеты пропали, были убраны квалифицированно, надлежащим образом. Значит должны были быть и там, в окружении нового места посадки, лисички и потайные жилища. Следы указывали на то, что они находились на ближних утесах.
Важно было то, что лисички ни коим образом не мешали многонедельной работе на метановом озере, они и здесь вмешались только в момент, когда заметили непосредственную угрозу.
Весь опыт сводился к одному и тому же: оборонные меры лунных жителей были всегда и исключительно направлены только против непосредственно угрожающего фактора, против конкретного действия или конкретного лица, но никогда простив экспедиции в целом.
О том, как они могли отличать людей говорил тот факт, что с Вестинга была как с гуся вода, несмотря на то, что он активно принимал участие в роковой экскурсии и ничуть не бескорыстно. Ничуть не бескорыстно! Веккер сказал ему в глаза, и Вестинг не спорил, был ясный мотив: болезненное влечение к дополнительной информации о лисичках, тщеславию, к тому, чтобы иметь в руках сенсационные сообщения, когда он однажды предстанет перед своей многомиллионной публикой.
— Колония! Там!
Вестинг остановился. Его вытянутая левая рука показывала вперед на большой темный участок напротив. Он был похож на поле, обнесенное мощными столбами.
— Они выставили охранников! — прошептал астрохимик. Тихое волнение прозвучало в его голосе. «Будем больше придерживаться правой стороны!»
— Все еще нет связи, Анне?
Бронстайн стал нетерпеливым.
— Нет — как я и ожидала. Точно не будет, пока мы будем проходить мимо колонии.
О да, и она тоже сгорала от нетерпения. Но она не могла уступать Далбергу эту мысль. Тревожный вопрос, был ли он вообще еще жив, автоматически потянуло бы за собой напряжение психики и судороги, которые усложняли контакт.
Они должны были попытаться расслабиться, сбросив гору с плеч. Тяжелая задача при таких условиях! Лучше всего ей было отвлечь себя другим, менее изматывающими мыслями. Проблем было достаточно. К примеру, следующее: Поначалу она оценила поведение обоих товарищей как в высшей степени шизофреничное. Почему собственно? Потому что это не вписывалось в представление, которое сложилось у нее о Вестинге и Далберге до этого! В их методы оценки людей закралась ошибка. Она уже знала какая, и то, что Веккеру так быстро удалось разгадать замыслы Вестинга, с первого раза раскрыть мотив ночной экскурсии, усиливало ее в этом предположении.
Очевидно, было недостаточно наблюдать несколько месяцев образ действий, анализировать и обобщать по определенным критериям и точкам зрения, чтобы хотя бы в общих чертах сделать заключение о будущем образе действий. Анализ поведения, с этим ничего нельзя было поделать, был пригоден лишь для выяснения значимых черт характера. Но он лишь описывала, ничего не объясняя. Необъяснимая сторона этих черт находилась за пределами поля зрения. А таким образом границы прогноза оказывались поставленными в узкие рамки.
Задействовались ли такие качества как мужество, тщеславие или сила воли в данной ситуации и почему это происходило, определялось факторами, которые ускользали от скальпеля типичного аналитика.
Вестинг несомненно был тщеславным. Но он не направил свое тщеславие на то, чтобы не поддаться соблазну неохраняемой колонии молодняка. Напротив, тщеславие оно вело его туда. Решающий фактор на заднем фоне? Веккер сразу вывел его на чистую воду. А Бронстайн ворчливо добавил: «Такое же тщеславие как несколько лет назад на Марсе! В принципе, он в этом не виноват. Продукт своего общества».
Это могло быть сильно преувеличено, оценено в состояние аффекта, но ей казалось, что это было верно.
А Далберг? И он тоже казался…
— Внимание! — вдруг сказал Веккер, и сильнее сжал руку.
— Стоп! — прошипел Вестинг с другой стороны.
