— Князь умер, — ответил я. — Дадон женился на Варваре и стал князем.
— Жаль, — после долгого молчания сказал Добрыня. — Владимир был славным воином… Многое успел… Вечная ему память… Что ж… До рассвета уже недалеко. Ты знаешь какие-нибудь песни твоих стран, Иван? Спой нам…
Я принял протянутые гусли, подумал, перебирая многочисленный репертуар своего мира, и словно блики костра высветили из моей памяти строки Брюсова. Я бережно тронул струны и запел:
Туман еще клубился над болотом, размывая очертания деревьев и наполняя воздух затхлой сыростью, когда мы выехали к узким мосткам, проложенным через топь.
— Так вот ты каков, Калинов мост, — вслух произнес я, разглядывая неприметные, выложенные полусгнившим хворостом мостки. — А как красиво звучит в сказках…
— В сказках все красиво звучит, — сказал Муромец, — там и дурак героем выступает…
— Тихо! — поднял руку Добрыня. — Идут…
На той стороне туман сгустился, зашевелился, перекатываясь темными волнами, и вдалеке что-то зарокотало походным барабаном.
— Конница, — определил на слух Муромец. — Здесь им придется вести коней в поводу. А пешком больше двух человек зараз не пройдут
— Стрелять будут? — спросил я.
— Нет, — уверенно ответил Муромец. — Во-первых, туман. А во-вторых, это все таки не бушмэны. Позориться, если четырех человек стрелами или дротиками забросать придется? Так будут прорываться, на воинское искусство надеясь. А в этом мы с ними поспорим.
Он надел боевые рукавицы и с тихим шелестом вытащил из ножен меч.
— Я первый. Окажите мне эту честь?
— С Богом, Илюша, — хлопнул его по обтянутому кольчугой плечу Добрыня. — В раю встретимся. Без меня только пить там не начинай, а то знаю я тебя — и в раю запасов не хватит.
— Но ты все же не торопись, — усмехнулся в ответ Илья. — Если меньше моего хазар навоюешь: лучше на земле оставайся — я со слабаками не пью.
Он не торопясь выехал на опасно хрустящий хворостом мост и застыл едва видимый в тумане, поджидая приближающегося врага.
— Кто посмел встать на пути непобедимого войска хазарского? — донеслось с той стороны.
— С каких это пор оно непобедимым стало? — удивился Илья. — Бил я вас всегда и теперь привычек менять не собираюсь.
— Готовься к смерти, хвастливая собака, — заорали с той стороны и мост затрясся от множества бегущих по нему ног…
Да, старик умел драться. Видел я его на боях тренировочных, и в ратоборстве с бушмэнскими монстрами, но такой уровень мастерства он показал мне только сейчас. Трех минут не прошло, а болото уже приняло в дар первый десяток неразумных.
— Муромец, ты, что ли? — обеспокоенно спросили с той стороны.
— Узнали, наконец?
— Что ты здесь делаешь? Ваш князь приказал снять заставы…
— Ты что, дурной совсем? — обиделся Муромец. — Давай следующих.
Мост затрясся сильнее. Минут пять слышалась возня, пыхтение, звон метала, приглушенные крики, затем все смолкло.
— Муромец, ты жив? — спросили из тумана.
— Умер, — лаконично ответил Илья. — Давай следующих.
— Муромец, — предложили с той стороны. — разойдемся по хорошему? Мы тебя не тронем.
— И на том спасибо, — обидно рассмеялся богатырь. — Я вам того же пообещать не могу… Я хочу видеть вашего вождя — Исаю.
— А не слишком ли большую честь запрашиваешь?
— А ты его спроси, — посоветовал Муромец.
На пару минут воцарилась тишина, затем тот же голос сообщил:
— Он едет к тебе, встречай.
Муромец повернулся к нам и помахал рукой, прощаясь. Затем твердым, уверенным шагом пошел вперед и туман поглотил его. В вязкой, наполненной ожиданием тишине мы переглянулись, и тут ударил звон. Да какой! Словно сотни колоколов звонили о битве страшной, неистовой и невиданной досель. Не знаю, сколько это длилось: каждый миг показался мне вечностью… Наконец, в болоте чавкнуло, словно коровью тушу сбросили и хриплый, нечеловечески яростный голос Ильи вновь зазвучал над болотом:
— Что, сынку, помогли тебе твои бушмэны?.. Эй, вы! Давайте остатки!
— Почему не рассеивается туман? — спросил я, устав от ожидания. — Илья бьется не первый час, давно должно взойти солнце?
Мне никто не ответил.
— Твоя очередь, Добрыня, — вдруг повернулась к нам непривычно молчаливая Скилла.
Добрыня кивнул, надел шлем и слез с коня.
— Беги, дружище, на волю. Послужил ты мне славно, — он хлопнул коня по крупу, и не прощаясь с нами, пошел в туман.
— Муромец, мы же тебя убили?! — раздался из сумрака испуганный возглас.
— Размечталась, падаль! — рявкнул Добрыня Никитич. — Давай следующих!
Час прошел или день, наконец Скилла вздрогнула и, холодно блестя глазами, кивнула Алеше:
— Твой черед, богатырь.
Попович соскочил с коня, отвязал от седла булаву и весело пояснил мне:
— Буду я еще о пагань добрый клинок тупить. И это за милую душу скушают. Бывай, Иван, не поминай лихом.
Он бодро прошел по мосткам и из тумана донесся его веселый голос:
— Вы что там, все кончились? Я только разогреваться начал. Давай следующих, не томи!
— Муромец, ты не сможешь убить нас всех! — заорали в ответ. — Мы все равно пройдем!
— Эта дорога ведет прямо в ад, — ответил Попович. — Так что пройдете…
… Через долгий, бесконечно долгий промежуток времени, Скилла вздохнула и повернулась ко мне:
— Пора. Наш черед.
— Тогда поехали, — сказал я и сухие прутья калины затрещали под копытами Таната.
Примерно на середине моста я остановился и позвал в клубы тумана:
— Долго вас ждать прикажите?
— Муромец, ты — русский див?! — взревели с той стороны. — Сколько же тебя убивать можно?!
— Меня нельзя убить, — заверил я. — С какой бы стороны вы не шли, у вас на дороге всегда будет стоять Илья Муромец. Те, кому посчастливиться выжить сегодня, пусть передадут это своим детям и внукам. А пока — идите, я вас жду.
Из белесых сумерек вынырнули первые воины, при виде меня на черном, как ночь коне и оскаленной Скиллы, попытались остановиться, но сзади уже набегали, подталкивали, они злобно завизжали и их
