мама требовала, чтобы они держались вблизи берега и в поле ее зрения, но потом, увидев, что они знают, как вести себя на воде, дала полную свободу.
— Не воды, — сказал Аарон. — Я просто не люблю, когда она у меня над головой.
— А по-моему, это значит, что ты боишься воды.
— Ну и что с того, если боюсь?
— Ну так хватит бояться. Поверь мне, малыш, в мире есть кое-что похуже воды.
— Что? Собаки? — не удержался от ответного укола Аарон.
— Я собак не просто так боюсь, у меня на то есть причина.
— Какая такая причина?
Кэлли заерзала, и каяк качнулся. Аарон едва не выронил весло, схватившись за борта.
— Эй, полегче.
— Не трусь. Я не собираюсь переворачиваться. Хочу показать тебе кое-что. Смотри.
Аарон снова налег на весло. Тяжелый спасательный жилет стеснял движения, но ему все же удалось повернуться.
Кэлли подняла ногу на борт каяка и, закатав штанину, обнажила колено.
— Теперь видишь, почему я боюсь собак?
Аарона даже немного затошнило. Все ее колено покрывали безобразные рваные шрамы, пересекающиеся под разными углами, как горные тропинки. По обе стороны от коленной чашечки виднелись углубления.
— Собака покусала, — догадался он.
— Не покусала — изуродовала. Есть такое слово. — Кэлли медленно опустила штанину. — Она меня просто изуродовала.
Изуродовала. Раньше Аарон этого слова не слышал. Звучало оно неприятно. В нем было что-то злое и резкое.
— А как это случилось?
— Как? По глупости. Доверилась одному псу только потому, что показался дружелюбным и махал хвостом. Надо было идти и не останавливаться, но я подумала, как бы его приручить. Ну и вот… В следующую секунду он уже рвал мне ногу.
Аарон не знал, что сказать. Он попытался представить, как пес, злобно, по-звериному, ворча, бросается на Кэлли.
— Наверно, больно было.
— Да уж. Раньше со мной ничего подобного не случалось. Наложили сотню швов, а потом еще делали уколы от токсического шока. Вот такая у меня причина, — подвела черту Кэлли. — Поэтому теперь я собак стараюсь обходить стороной.
— Ну, Бандит не простая собака. Он добрый. По-настоящему. И никогда никого не кусает.
— Я тебе вот что скажу, малыш. Обещаю, что подружусь с Бандитом, если ты поплаваешь со мной в озере.
Аарон представил, как вода смыкается над головой, как наполняет нос и рот, как лезет в глаза и уши, и его заколотило.
— Не могу.
— Ладно. Тогда и я не буду дружить с Бандитом.
Он заработал педалями, разворачивая каяк к Дьявольской Чаше.
— Перестань, Кэлли. Бандит — хороший пес. Мой лучший друг. Он и мухи не обидит.
— Вода тоже никого не обидит, если ты ее уважаешь и умеешь плавать.
— Но я не могу, — повторил Аарон.
— Жаль. — Кэлли пожала плечами и взялась за весло. — А поплавать было бы здорово.
— Но…
— Договор есть договор.
Аарон скрипнул зубами. Она не понимает. Никто не понимает. Он хочет научиться плавать и, как все дети, играть в воде, купаться. Даже заставлял себя зайти в воду выше колен. Иногда ему снилось, что он научился плавать, что он ныряет, выныривает, чтобы вдохнуть воздуху, и снова уходит в глубину. В этих снах он был самым лучшим пловцом в мире. И самое лучшее место для плавания и ныряния — здесь.
— Здорово, что твоя мама разрешает нам брать каяк.
Здорово? Аарон никогда не слышал, чтобы кто-то так говорил о маме.
— Ты ей нравишься, — сказал он. — И она тебе доверяет.
— Удивительно, — пробормотала Кэлли.
По уик-эндам на озеро приезжали десятки людей из города, школьников, студентов колледжей, но сегодня день был рабочий, и на всем озере никого, кроме них двоих, не было. Каяк бесшумно скользнул по тихой глади под узкой аркой моста, единственным искусственным сооружением на всем озере. Аарон откинулся назад, налегая на весло.
Каменные стены уходили вверх крутыми ступеньками, достаточно широкими, чтобы на них можно было стоять. Смельчаки прыгали с этих ступенек в холодную, ясную воду. Аарон не раз представлял, как летит вниз, как падает в воду, как его засасывает глубина. Наклонившись над бортом, он уставился вниз, в темную бездну озера. Голова закружилась, а по спине побежали мурашки.
— Говорят, там живет призрак, — сказал он вполголоса. — Призрак мальчика, который прыгнул со скалы и утонул здесь.
— Ну конечно.
— А еще говорят, что это был индеец из племени мака. Он думал, что если нырнуть поглубже, то можно превратиться в рыбу и жить вечно. Да только в рыбу он не превратился, а стал призраком и каждый вечер взбирается на скалу и ныряет, снова и снова.
— Правда? — притворно ахнула Кэлли.
— Правда.
— Знаешь что, малыш? Мой детектор чуши вот-вот не выдержит.
Аарон ухмыльнулся. Ему нравилось, когда Кэлли начинала разговаривать вот так. Он и сам чувствовал себя почти взрослым.
— Но это правда. Мне дедушка рассказывал, а мой дядя, когда был маленьким, сам видел призрака.
— При всем уважении к твоему дедушке, малыш, наврал он тебе с три короба.
— А вот и не наврал.
— Наврал. Так ты из-за этого боишься воды? Из-за того, что там живет призрак? — фыркнула Кэлли.
Аарон не отвечал. Вопрос был серьезный и требовал вдумчивого рассмотрения. К несчастью, воды он боялся всякой и везде — в бассейне, океане и озере, — независимо от присутствия в ней призраков.
— Не знаю. Вроде бы никакой причины нет. Вода мне просто не нравится. Как и кошкам.
— Ну ты меня и насмешил.
— А что смешного? Тот мальчик спрыгнул вон с того уступа. — Аарон вытянул руку. — Нырнул и не вынырнул, сразу пошел на дно. Самого мальчика никто больше не видел, а призрак иногда появляется. Люди видят его каждый год, видят, как он снова и снова прыгает с уступа.
Кэлли только усмехнулась. Аарона ее смешки и ухмылки раздражали — она не верила ни одному его слову.
— Малыш, ты просто насмотрелся по телевизору про неразгаданные тайны.
— А вот и нет. — Аарон обернулся и сердито посмотрел на Кэлли. — Я телевизор никогда не смотрю. У нас его вообще нет.
— Нет здесь, на озере, а я говорю о городе. Там-то у вас телевизор есть?
— И в городе нет. Мама говорит, что это вредно, что мне лучше будет без телевизора. — Обычно Аарон стеснялся признать, что живет, как говорила мама, в свободной от телевидения зоне. Но сейчас, отстаивая свою точку зрения, он без колебаний пустил в ход даже этот аргумент.
— Чепуха. Телевизор есть у всех.
— У нас нет. Можешь сама спросить у моей мамы. Друзья говорят, что это вроде как чудно, но она
