— Агма-р-рен! — Алебарда запорхала в воздухе, словно легкая придворная шпага, заставив передовых гвардейцев отшатнуться...
— Агма-р-рен! — Полетели обломки пик, потом — чей-то то ли шлем, то ли голова. Валентин не зря брал у старика уроки,
— Агма-р-рен! — Теперь барон рубил руки, плечи, шеи, головы. В рядах наступающих появились кровавые дыры.
— Агма-р-рен!...
Остановить Катершванца извечным врагам не удавалось, это он развалил их строй и, поддержанный соплеменниками, ринулся дальше.
8
Доставшийся Чарльзу осиротевший гнедой был весь в разводах подсыхающего мыла, но дать бедняге как следует отдышаться не получалось. Полковник торопил, да и люди, в отличие от лошадей, рвались туда, где все еще гремели пушки.
«Спруты» — изрядно пострадавший и отбившийся в ходе общей свалки от своих эскадрон — главенство бергера признали без возражений.
— Нас отрезало, когда гвардейцы навалились на пехоту Ариго, — объяснил принявший командование над эскадроном Реми Варден, — но ведь это не повод выходить из боя... Мы готовы, а кони отойдут по дороге.
Полковник кивнул и повел теперь уже пехотно-кавалерийский недополк дальше, намереваясь выйти к своим за Маршальским, и обход этот для Чарльза оказался труднее боя. Гнедой еле переставлял ноги, норовя опустить голову пониже; немилосердно парило, обещая к вечеру грозу, но до нее еще следовало дожить — Чарльз отнюдь не был уверен, что это у них получится.
Отряд как мог быстро огибал зависшее над Мельниковым лугом белесое пороховое облако. Шли почти вплотную к болотцу, под копытами что-то цвело, а что-то увядало. Острый аромат приречных трав напоминал о смерти сильней непрекращающейся канонады. Это становилось невыносимым, и Чарльз тронул лошадь шенкелями, побуждая двигаться быстрее. Гнедой и не подумал послушаться; капитану пришлось кольнуть страдальца шпорами, и тот соизволил перейти на вялую рысь, впрочем, на то, чтобы догнать Вардена, ее хватило.
— Вместе веселее, — хохотнул отнюдь не выглядевший веселым Реми, — люблю встречать знакомых.
— Ты ведь из Эпинэ, как тебя занесло к Придду? — Сам Чарльз не терпел, когда к нему лезут с расспросами, но разговор с бывшим сослуживцем отпугивал настоянную на травах тревогу. Варден, впрочем, и не собирался злиться. Как и откровенничать.
— Долго рассказывать... Вместе уходили из Олларии, потом меня зачислили к твоему отцу, но перед марагонским маршем я отпросился в авангард. «Спруты» умеют драться, а что еще по нынешним временам нужно?
Наверное, уверенность. В себе, в подчиненных, в дороге, по которой пылит твоя рота... В том, что вас не сметет обвал, а начальство не погонит вслепую на смерть, пусть и с пользой для дела.
— Забыл спросить, ваш полковник жив?
— Который?
— Гирке. Ну, и Валентин...
— Гирке ранили перед тем, как мы рванули к вам. Придда я последний раз видел у Болотного. Надеюсь, что жив, он у нас заговоренный...
Чарльз тоже надеялся.
9
— Мой генерал! От маршала фок Варзов!
Капитан-южанин. Как прорвался — не понять, но назад ему уже не вернуться.
— Докладывайте.
— Маршал просит держаться. Очень просит... Он снимает из центра и с правого крыла все, что можно, и скоро подкрепит бергеров... Тех, что прикрывают фланг и тыл Маршальского... Вам надлежит... держаться сколько можно... потом прорваться к основным силам... Если вдруг получится... Но сейчас держаться...
— Хорошо, я понял.
— Разрешите вернуться?
— Нет, будете драться здесь. Что бой у нас не кончен, с кургана увидят.
Если Вольфганг оголит другие участки, дриксы прорвутся там... Наверное, Жермон произнес это вслух, потому что Райнштайнер отвернулся от бушевавшего среди дриксов «Ужаса Виндблуме». В самом деле Ужаса.
— Будем надеяться на лучшее, Герман. — Лед растаял, стал водой, и вода эта начинала закипать. — На то, что маршал пройдет по лезвию ножа и не упадет. А мы здесь будет покупать ему время. Слышишь? Катершванцы все еще держатся!
— Хорошо, будем надеяться. — Помахать шпагой все равно придется, причем очень скоро. Давно такого не бывало, но сегодня случай особый. — Прорваться все равно уже не выйдет.
— Мы с тобой давно не фехтовали, — на скулах Ойгена играл румянец, — хотя Ульрих-Бертольд не фехтовал с полной отдачей дольше нас.
— Мой генерал, в центре еще «гуси»... с пушками...
— Я слышу.
В окуляре отброшенные во второй раз дриксы катятся навстречу подходящим подкреплениям. Свежий противник — это плохо, но это и хорошо, потому что он здесь, а не у Маршальского и не у Лысого. Хуже, что «гуси» успели дотащить артиллерию... Ариго отбросил трубу — надоела!
— Неприятно, но ожидаемо. — И давно, с той минуты, когда блистательных гвардейцев скосил картечный залп в упор. — Всем спешиться. Лошадей — за бугор.
Напоследок потрепать приунывшего Барона по шее, бросить поводья Арно, нащупать в кармане заветный камешек... Еще дерутся бергеры, те, которых отрезали, давно ничего не слышно о «спрутах», полк Лецке нашел свой конец, как и мариенбуржцы. Энтони так и не встретился с сыном. «Дурная примета...» К Леворукому!
— Эти флаги висят как тряпки! — Ойген — Ойген! — ломает и отшвыривает хлыст. — Дурная примета...
— Ничего, оживут!
Пушечный грохот, кесарские артиллеристы уже обустроились. Залп, барабанный бой — и «крашеные» с гвардейцами повалили сразу с трех сторон. А ведь думалось, мерзавцы с атакой повременят, дадут поработать канонирам...
— Проклятье, Герман! Они не желают дать нам ни одной лишней минуты!
— Да кто их спрашивает?! — шипит Ариго, стискивая кулаки, а перед глазами вспыхивает россыпь голубых степных искр. — Мы сдохнем, это так, но не одни! И не сейчас!..
— Герман!!!
Глава 12
Южная Марагона. Мельников луг
400 год К.С. 15-й день Летних Волн
1
Барон, надежный и невозмутимый Барон, фыркал, прядал ушами и беспокойно переступал с ноги на ногу. Покидать его, такого, не хотелось, бросать Кана и вовсе было ножом по горлу, но не торчать же при лошадях, когда каждая шпага на счету! Помогавшие Арно вальдзеец и пара бергеров красноречиво косились
