Синий взгляд смерти

— Я служил под началом Рокэ Алвы, — возвестил Понси. — Это великий человек, но я не склонял головы и перед ним!.. Мы ссорились, мы не понимали друг друга, мы стали соперниками в любви, но рожденный для одиночества всегда узнает родственную душу за забралом ложных улыбок и горьких дерзостей! Эта женщина, не стану называть ее имени, не стоит вражды. Я посвятил маршалу Алва стихотворный триптих. Не скрою, я писал сразу о нем и о себе. Те, кто выше толпы, смотрят одними глазами. Маршал Савиньяк такой же, я это понял сразу. Холодный, полный затаенной боли...

— Господин Понси, я не намерен... обсуждать достоинства господина маршала.

— Вот оно! Вы боитесь заглянуть в бездну, потому что понимаете свою несвободу, свою обыденность. Вы, герой и храбрец, не отступивший перед полком узурпатора, отступаете перед величием одиночества. Так звери бегут от грозы, так...

— Простите, мне надо идти.

— Я провожу вас!

— Догорают багровые свечи, — длинная рука взмыла вверх и сразу же пошла вбок, Чарльз увернулся и ускорил шаг, —

Я один в темноте бурной ночи.

Мой оскал беспощаден и вечен,

Мне нет дела до мнения прочих...

Капитан понял, что это и есть триптих и его придется слушать. Протестовать было бессмысленно, а Понси не отставал. У него были длинные ноги и, видимо, отменные легкие, так как корнет умудрялся бежать кентером, выкрикивая на скаку вирши и даже не думая задыхаться.

— Я отринул Любовь, Честь и Дружбу, — орал Понси, и встречные офицеры смотрели на Чарльза, не скрывая усмешек, —

Ворон выше никчемных терзаний,

И никто мне навеки не нужен...

Я — тот зверь, что не просится в стаю.

Лестница, на которую они выскочили, была крутой, но поэт ее словно бы и не замечал, все повышая и повышая голос:

— Я один. Я силен и свободен,

Я любуюсь на винное пламя...

Может, это в самом деле было великим, Чарльз ничего не понимал в поэзии и понимать не собирался. Он хотел добежать до адъютантской, схватить первую попавшуюся карту и уткнуться в нее, лишь бы прекратилось это вытье. Другого способа избавления капитан не видел, не убивать же человека только потому, что он навязчив. И вообще надо думать, почему умные люди тебя удерживают, и не уходить с кем попало. Правильно детей пугают чужаками. Незнакомец может оказаться не только шпионом, предателем или закатной тварью, но и поэтом, и тогда он станет читать стихи. Громко, настырно, беспощадно...

— Смерть чужая с мечом моим бродит. — В конце коридора все отчетливей виднелась дверь в адъютантскую. Споро же они добежали!

— Смерть моя на тропе поджидает...

Поняв, что жертва ускользает, Понси ухватил Чарльза под руку и начал читать быстрее. Слова и рифмы были разными, и при этом каждое новое четверостишие странным образом повторяло предыдущее. Такими одинаковыми бывают караси, головастики, воробьи... Нет, воробей от воробья отличается сильнее. Барахтаясь в строфах, Давенпорт рвался к обетованной двери, как рвется к берегу завязший в болоте конь. Понси висел на рукаве и орал:

— Я устал от тщеты вашей жизни,

Мир так пуст, а враги так ничтожны,

И мои красно-черные мысли,

Словно угли, прожгут вашу пошлость!

— Вынужден вас покинуть! — Давенпорт резким движением высвободил руку. — Мне надо работать.

— Я порву равнодушье клыками, — возопил покидаемый, —

Засмеюсь, видя страх и проклятья.

И, взмахнув роковыми крылами,

Упаду к верной Смерти в объятья!..

— Давенпорт! — воззвал из комнатных глубин спасительный глас. — Вы непростительно задерживаетесь. Мы вас ждем уже полчаса.

Адъютанты регента его откровенно выручали, и Чарльзу стало стыдно и за бегство, и за ложь с картами. Увядающий на глазах поэт был безобидным и затюканным, наверняка ему доставалось всю жизнь — старик Понси слыл человеком крутым и вряд ли ценил вирши.

— Я мало смыслю в поэзии, — начал Давенпорт. — Вы, конечно, не Веннен...

— Ненавижу, когда меня сравнивают с...

— Давенпорт! — крикнули из приемной. — Он не любит никого из тех, кого вы сможете припомнить.

— Я же сказал, что не понимаю в поэзии, — выкрутился Чарльз, — но вы пишете... интересно...

— Я подарю вам свой триптих! — провопил напоследок Понси и отступил в коридор. Чарльз вздохнул полной грудью и поблагодарил за будущий подарок.

3

Бруно Савиньяк знал не настолько хорошо, чтобы сделать больше, чем делал фок Варзов. Старик бодался с фельдмаршалом и его генералами, когда Ли еще портил королевские портреты. Впрочем, Хайнрих для вломившегося в Гаунау маршала прочитанной книгой тоже не был...

Лионель вцепился в край стола и заставил себя забыть о медвежьем короле с его намеками. Гаунасский поход еще долго будет аукаться — сперва орденами и спорами, потом солдатскими и офицерскими сказками, только Марагону с Приддой этим не спасти. Ли смотрел на карты, читал и перечитывал рапорты, снова смотрел, вспоминая пологие холмы и перелески. Маневрировать по всем правилам науки удобно, вот старики и маневрируют. Дриксы будут и дальше навязывать фок Варзов генеральное сражение и вполне могут с этим преуспеть. И выиграть тоже могут. При нынешнем раскладе, как ни вертись, Бруно не разбить. Придержать до подхода Эмиля, если повезет, можно, а если не повезет, братец найдет жалкую треть Западной армии и дриксов по всему левобережью. Окопавшихся, подтянувших резервы, отдохнувших, а фок Варзов после сражения останется в меньшинстве даже с учетом Южной армии, значит... Фридриху придется Бруно отозвать! Как же его не отозвать, когда в Северной Марагоне буянит талигойский корпус, и не только он?! Что хорошо в варитах, так это их способность к вековой ненависти. Достаточно сжечь несколько баронских поместий, дальше за дело примутся уцелевшие марагонцы. Мараги, как говорят в горах... Мараги и Фридрих, Фридрих и Бруно...

Статный красавец на вороном мориске глаз больше не мозолил, но Ли слишком сжился с принцем, чтобы не суметь вернуться в августейшую шкуру, по прихоти судьбы ставшую регентской. А регент — это не принц-консорт, но и не кесарь, кесарем еще надо стать! Во что бы то ни стало. Судьба подарила своему избраннику шанс, и упускать его нельзя! Фрошеры могут ждать, корона — нет, но корону без союзников не получить, значит, придется до поры до времени терпеть союзников и даже следовать их советам... Само собой, тем, в которых есть разумное зерно.

Можно было позвонить, но Ли отвык от многочасовых дворцовых сидений и вновь привыкать не собирался, вот и вышел к адъютантам сам. В приемной болтался Давенпорт, напоминая размышляющего о побеге жениха, хотя, возможно, у него просто болели зубы.

— Мне нужны карты, — коротко бросил Савиньяк, — по возможности подробные. Северная Марагона и побережье. Дриксенское.

Готфрид устраивал не всех, королей, устраивающих всех, не бывает. Кто-то ставит на сына сестры кесаря, а кто-то и на Фридриха. Влюбленной принцессой дело не обошлось, если Неистового признали регентом, а Штарквинды это съели, значит, силы самое малое сопоставимы...

Те, кто тащит на трон осла, знают, как его запрягать, так что его высочество незаметно для себя