раздаче.
Две подружки, играющие роль двойняшек, подлетели к его столу и присели. К. знал, что они ему не нужны, и спросил без предисловий о погоде: «Сколько стоит час вашей неги?»
Девушки ответили хором: «Тысяча», не забыв вдогонку бросить, что все в евро, видимо, им нравилась эта цифра. К. уточнил – вместе или по отдельности?
Хитрые «двойняшки» не раздумывая ответили: конечно, каждой.
К. не стал их стыдить за лукавство и отправил их в поиск более доверчивых персонажей.
Второе милое создание имело романтический образ повидавшей виды, но сохранившей светлую душу и грудь, сделанную в далеком 89-м. Тогда силикон был стратегическим сырьем для баллистических ракет, и его ставили только героям соцтруда и членам семей правящей партии, остальным имплантировали резиновое изделие № 4, напоминающее при касании резиновый мячик для реабилитации кистей после травм.
Если к высокому бюсту добавить шлепанцы на танкетке со свисающими пятками с каблуков, то картина будет полной, как зад, гордо отставленный для игривости.
Она не скрывала свой возраст, скромно называла себя зрелой женщиной около сорока, но это, мягко говоря, было неправдой, ей было не около, а на круг добрых две пятерки, однако в темном углу, где она не отсвечивала, пьяному шведу могла показаться весьма юной, учитывая, что охотникам на нее было за семьдесят, дома им бы и собака не дала, а здесь у всех была лебединая песня, даже у тех, кому смолоду не давали одноклассницы.
Милое создание из прошлого века скромно попросило 500, совершенно не смущаясь своей третьей свежестью и четвертой молодостью. К. попросил ее аргументировать этот чрезмерный прайс, и она охотно пояснила. Во-первых, так решили все девочки – не падать ниже пятисот. Во-вторых, вчера был прецедент: замгубернатора из далекого региона дал штуку, она только пела для него в караоке, и никакого секса, опускать планку нельзя, вчера штука, а сегодня две, баррель растет, доллар падает, логично?
Нет, ответил К., за две штуки у него на Новый год пела девушка из телевизора, а ты, наглая шлюха, оборзевшая от шальных денег коррупционеров, загубят страну твари алчные, пошла вон, ищи иностранные инвестиции, и показал на группу японцев, ищущих приключений.
Третьей претенденткой на его карман оказалась азиатская девушка из дальнего зарубежья. Днем она работала в зале игровых автоматов менеджером по уборке толчков и пепельниц. С некоторых пор в Москве укоренился этнический принцип работающих по найму: хохлушки торгуют на рынках и в саунах, азиатки убирают, а филиппинки делают массаж богатым дядькам и воспитывают их детей. Наша героиня ночью приходила в клуб, как рассказала девушка в поезде, сейчас в моде азиатский тип, она могла бы пойти и за сто, но ей сказали, что ей сделают квадратные глаза, если она будет сбивать цену, она этого не хотела, ей еще нужно было выходить замуж, а с квадратными глазами ее на родине не возьмут даже с деньгами. Она робко сказала свое заклинание про пятьсот, но К. знал, что за пятьсот у него на стройке работают целый месяц десять ее соотечественников, К. тоже не хотел ломать рынок свободного труда и отказался от ее услуг.
Он купил ей сок и послал на три буквы, предполагая, что русский ей еще не стал родным, но она поняла. Эти слова она выучила очень быстро, приехав в культурную столицу, где «Пушкин наше все», а остальным ничего.
К. загрустил: день так хорошо начался, а тут все пошло наперекосяк. Он уже собирался уходить, думал даже позвонить своей знакомой, которая была готова на все в любое время, но, вспомнив ее мхатовские стоны, выученные на первом курсе Ярославского театрального училища, остановил себя: не любил он фальшь в любви, даже в платной.
На выходе из клуба он боковым зрением засек то, ради чего пришел, в нем зазвучали колокольчики, и глаз наткнулся на объект, напоминавший Аленушку из картины Васнецова. Аленушка кручинилась возле бара со стаканом «Махито», видимо, уже не первым.
К. Иванушкой не был, подошел жеребцом и сказал: «Здравствуй, Аленушка!»
Аленушка подняла глаза и не удивилась, она знала за собой этот грех, не одного такого Иванушку козленочком сделала, козлов у нее таких было немерено за двадцать лет на рынке секс-услуг.
К. заказал себе коктейль и стал рядом копытом бить, а Аленушка не сказала ему не пить этой водицы, устала этих мудаков предупреждать, что их ждет.
Она уже пять лет как завязала в клуб ходить, ребеночка завела, работала в салоне красоты администратором, деньги телом скопила на первый взнос и отнесла в компанию «Метр за метром».
Деньги попали к нашему герою и растворились в офшорах солнечных, с тех пор у Аленушки в глазах потемнело, она и на митинги ходила, и голодала на Горбатом мосту, толку с этого кот наплакал, вот и пришлось ремесло вспомнить, а что делать…
К. уже завелся, стал нимбом трясти, звать девушку в терем свой на ночь, Аленушка в темноте не сразу его рожу с проспектом лакированным сличить сумела. Когда деньги отнесла, ей дали книжечку, где К. ласково манил в свой «Светлый терем» на Краснохолмских холмах – так назывался ее дом в проспекте компании.
К. морем разлился, стал обещать рай неземной, скажи – сколько хочешь?
Сомнений у девушки не стало, и она твердо сказала: «Десять».
У К. любовь как-то поутихла, он ошалел. Он слышал, что такое бывает, но ему в глаза такое еще никто не говорил.
– У тебя совесть есть? – возмущенно сказал он бывшей еще пять секунд назад возлюбленной. – Ты вообще понимаешь, что несешь? Да я за эти деньги месяц ломаюсь, ты давай не борзей!
– Ты сколько за метр берешь? – невинно спросила Аленушка. – Ты знаешь, сколько я метров пересосала, пока собрала и тебе, ублюдку, принесла, ты меня учить будешь, пошел на хуй!
В этот момент она испытала самый большой оргазм за все свои двадцать лет на половой ниве, ярость его и сила захлестнули ее, она знала, что ее отымели, но эта жалкая сатисфакция была прекрасной.
К. съежился, бочком пошел к выходу, возмущенный антирыночным поведением Аленушки, потом остановился, подумал – а может, дать десятку, но внутренний голос сказал ему: не ломай рынок, бизнес есть бизнес, – и он пошел к выходу, набирая на ходу номер знакомой, у которой квартира уже была, осталась от бабушки.
Наблюдающий за наблюдающими
Леонард мечтал быть рядом с великими людьми, быть с ними в одном ряду оснований у него не было. Талантов особых и ума Бог не дал, но энергии в нем скопилось за годы юные – как на приличной подстанции районного масштаба.
Он пробовал заниматься самбо – не вышло, на первой же тренировке противник швырнул его через себя, и Леонард сломал своей головой шведскую стенку. Стенка без восстановления оказалась на свалке, а голова Леонарда ничего не потеряла, даже приобрела: стала тверже и жестче. Он таранил ею жизненные обстоятельства, и они поддавались.
Пластические искусства и музыка тоже не оставили в его биографии никакого следа, творчество не вписалось в его цельную фигуру, на баяне он выучил только «Киевский вальс», но и с одной песней покорить мир можно, если она твоя. Леонард читать любил, в основном серию ЖЗЛ, великие люди и их жизнеописания жгли его неспокойную душу, и он искал путь наверх и нашел его. Много лет спустя, в девяностом году, он перебрался в результате трех обменов и одного подлога документов в Москву.
Многоступенчатый обмен квартир, в котором участвовал Леонард, чуть не сорвался из-за одной бабушки, умершей за неделю до комиссии, дававшей разрешение на обмен и прописку. Леонард неделю не хоронил бабушку и спал с ней в одной комнате, обложив льдом. Было неуютно, но чего не сделаешь ради квадратных метров в столице!
Получив документы, он свез бабушку на погост и поблагодарил за неудобства на этом свете.
Нужно было что-то делать, и Леонард пошел в газету и прикинулся фотографом светской хроники – что это такое, в те годы никто не знал, а Леонард знал, вычитал в одной книге неизвестного автора, про такого персонажа в XIX веке.
Редактор, смышленый мужчина из первой частной российской газеты, принял его с испытательным сроком без зарплаты и сказал: «Будешь папарацци». Он тоже вычитал это, но смутно представлял, что это такое.
