Гошу Сергеева в клубе взяли, где наркотики искали, нашли и всех привезли, по пути отоварили ребята бравые, чтоб знали, где право и лево.
Со стадиона привезли фанатов, махавшихся за свою эмблему и команду, которая от Москвы до британских морей лучше и крепче и всех сильней.
Анархистов из «Бедных людей» привезли, скованных одной цепью, как в их любимой песне, – растет понимание молодежной аудитории в правоохренительной системе, отметили в толпе ожидающих.
Сергеев нашел в портмоне визитку замминистра МВД и понял: вот он, спасательный круг и маленький плот, который выручит родное чадо.
Пробиться к дежурному офицеру было непросто, это было невозможно, он был неприступен, как скала, и светился счастьем, что этот день наступил, он был нужен всем, а они, эти жалкие пигмеи, заглядывали ему в глаза и просили за своих детей, называя громкие имена депутатов, чиновников, но ему сказал начальник: посылай всех, у нас акция, разберемся с этой шушерой по закону, – капитан понял и посылал.
Сергеев выждал момент и подошел к капитану:
– Товарищ капитан, помогите коллеге. – Он дал ему карточку замминистра и скромно отошел на дистанцию, не бьющую в нос перегаром.
Капитан задумался: бывших замов в органах не бывает, на пенсии не бывает, все всегда в строю, сделаешь неверный шаг, и не только звездочки слетят, но голова может свалиться ненароком. Капитан посмотрел внимательно на карточку и понял: не фуфло, мобильные своей рукой пишут только своим.
– Подойди, – сказал он Сергееву и повел в здание, где томился сын, свет очей и бессонных ночей.
Он заметил в конце коридора своего Гошу в наручниках на полу, бледного, но веселого, рядом с ним сидели в позе лотоса Леша, привезенный со стадиона, и Болтконский, упакованный в «Бедных людях».
Сергееву показалось, что это плохое кино, но кино еще не начиналось, пока шли только титры, а какая киностудия это представляет, он уже понимал.
Он рванулся к сыну, но капитан остановил его. «Нужно выполнить формальности, – сказал как можно мягче, – мы же не звери, понимаем, у самих дети, а их надо кормить».
Сергеев понял и не стал спорить, капитан отпер кабинет, они вошли, и он запер дверь.
– Понимаешь, ребята сделали работу, зарплату задерживают, триста нормально будет, по совести.
Сергеев отсчитал три бумажки и протянул без слов, сказал бы «три» – получил бы, подумал Сергеев, у всех своя цена, у него триста, ну и слава Богу.
– Пойдем быстрее, – только сумел сказать он одеревеневшими губами.
Они вышли в коридор, капитан позвал Гошу и снял браслеты. Сергеев обнял сына, он поморщился в объятиях отца – спина болит, схлопотал при захвате. Капитан сказал: так вышло, в темноте непонятно, кто домашний мальчик, кто дикий, тут не психологи, сегодня с домашними работаем, завтра с бандитами, а послезавтра вообще в горячую точку пошлют, все бывает.
Сергеев взял сына за руку и пошел к выходу, Гоша остановился и сказал, что один не пойдет, там ребята, неудобно перед ними, Сергеев выразительно посмотрел на капитана, и они опять пошли в кабинет выкупать заложников.
– Понимаешь, – сказал капитан, – твой свой, а эти мне нужны для отчетности.
Сергеев дал за двоих штуку, понимая, что в рыночных отношениях капитан абсолютно прав.
Всю троицу освободили, и они вышли на улицу, что-то с жаром обсуждая. Сергеев прислушался, они говорили о Ремарке и Сэлинджере, не успев закончить разговор в участке. Сергеев был потрясен: стопка книг объединила совсем разных людей, живущих на непересекающихся курсах, в разных семьях, и вот просто ворох пожелтевших страниц, написанных людьми другого мира, других моральных приоритетов, соединил трех ребят.
Лешу ждала девушка, краснощекая и без признаков туберкулеза, как Пат из «Трех товарищей». Болтконского никто не ждал, у него не было телефона, и свои проблемы он привык решать сам.
Ребята попрощались, обменялись е-мейлами и разошлись каждый в свою жизнь, не надеясь на еще одну встречу, но осознав, что в мире есть люди, которые поймут их, если вдруг понадобится; каждый понял, что он не один в стране неспящих душ.
Сергеев приехал домой с сыном, помог ему раздеться, осмотрел багровый шрам от дубинки и заплакал. Гоша успокаивал Сергеева, говорил, что ему не больно, и очень удивился: он никогда не видел Сергеева в слезах.
Сергеев ушел к себе и дал волю своим слезам, он понял в один день, как зыбка грань между счастьем и несчастьем: бабки, связи, репутации ничего не стоят. Если дубинка ошибется и попадет на голову, то голова расколется как орех и все остальное уже потеряет смысл; ему было страшно за своих, сам он был готов ко всему.
Он вспомнил, как в свои двадцать с ребятами вышли из ресторана «Прага», где выпили слегка пива, без закуски, денег не было, но хлеб и горчица были бесплатно. Они выпили пива и пошли за «Художественный» через дорогу провести конкурс «Кто лучше пивной струей из личного шланга напишет на снегу имя любимой девушки».
Конкурс затянул Никифоров, у его девушки было имя Анастасия. Он не хотел сокращать и упорно писал (ударение на первый слог) до конца. Он не победил в конкурсе, его победу украла московская милиция, огрев дубинками мастеров-концептуалистов, которые после бульдозерной выставки пострадали за искусство, как и абстракционисты.
Тогда было не больно, видимо, прогресс в дубинках тоже не останавливался с годами, нынешние покруче будут, вспомнил Сергеев шрам сына и заскрипел зубами.
Сергеев лег спать, на удивление быстро заснул, и ему приснился пьяный сон.
Включает он телевизор ночью бессонной, а в нем новости показывают с улиц столицы.
Катится с Ленинградки лава на конях милицейских, а на каждой лошадке за милиционером наш сидит с пикой, как у Георгия Святого, рядом дружина скачет с гвардейцами молодыми и тоже с пиками, а у кого пик нет, у тех вилы. Катится вал, а в ногах у них всякая нечисть – несогласные, анархисты, проститутки, обманутые вкладчики, ну все, кто мешает жить достойно и весело, скачет лава, из-под копыт нечисть грязными комьями летит, пиками и вилами их нанизывают, и с гиком влетают они через Иверские ворота на Красную площадь.
Нечисть в Москву-реку скинули, сами в каре встали и замерли.
Тут открываются Спасские ворота, и на белом коне под звон колоколов на Соборной площади выезжает царь, всенародно избранный, в золотом мундире и в шапке Мономаха.
Сергеев замер от волнения: батюшки, кто он?
В крупном плане Сергеев узнал, что царь лицом вылитый заведующий букинистического отдела магазина «Родник» Челябинского облкнигторга Батыев-Первозванный, продавший ему в 71-м году из-под полы «Три товарища» с небольшой наценкой в собственный карман.
«Ну, слава Богу, – подумал Сергеев, – с таким не пропадем». Повернулся на другой бок и заснул сладко.
