он почему-то ощутил себя не отдохнувшим, а разбитым. Никогда еще Интенель не была такой нежной и страстной, такой терпеливой и податливой, как в эти десять дней. Ликоэль просто растворился в своей любви, напрочь позабыв о руигате, берет с которым теперь валялся где-то в доме… Но вот вечерами отчего-то он чувствовал себя странно. Ему хотелось одновременно и орать от любви, и плакать, и страдать, и радоваться. Причем настроение у него менялось очень быстро. Вот еще мгновение назад он вроде как млел от счастья, а сейчас на глаза сами собой наворачиваются слезы, но стоит только проходящей мимо Интенель ласково провести по его щеке тонкими нервными пальцами, как сердце уже трепещет от восторга. Сильнее всего он испугался, когда, проснувшись однажды рано утром (в последнее время Ликоэль просыпался часто, и ночами, и утром, и долго лежал, плача, то от невыразимого счастья, от того, что
Для Ликоэля, как и для любого киольца, все проблемы, связанные со здоровьем, обычно решались через «куб». Если с тобой творилось что-то не то, достаточно было заказать «кубу» любое блюдо, задав не все, а лишь основные параметры, и в тот момент, когда твоя рука оказывалась в области доставки, анализаторы «куба» производили экспресс-анализ состояния организма, мгновенно ставили диагноз, разрабатывали стратегию лечения и за то время, пока пальцы смыкались вокруг стакана или тарелки с заказанным продуктом, добавляли в приготовленное блюдо точно рассчитанный набор про– и гипербиотиков вкупе со всем необходимым для их доставки и использования наноинструментарием. Так что когда потребитель извлекал заказанное из «куба», в пище уже имелся весь набор средств для приведения организма в идеальное состояние. Исключение составляли лишь продукты с жестко заданной рецептурой, например тот сэлли, который был настроен выдавать его «куб» всякий раз, если в приемной зоне появлялась рука, а параметры желаемого блюда или напитка не были заданы…
Ликоэль заказал «кубу» воду. Обыкновенную воду. И одним глотком осушил появившийся в области доставки стакан. Первые несколько мгновений ничего не происходило, затем где-то в районе паха зародилась теплая волна, медленно, но неуклонно начавшая распространяться по всему телу – вниз, по ногам, и вверх, по животу и груди. И почти одновременно Ликоэль почувствовал, что его развезло… Такое он впервые испытал, когда трое инструкторов пригласили его и остальных Вооруженных, как они выразились, «отметить появление на этой планетке еще одного настоящего мужика». Это произошло вечером того же дня, когда ему вручили боевой нож. Тогда Ликоэль едва не сблеванул, хватив жуткого, вонючего и жгущего нёбо и язык напитка, который инструктор сержант Банг назвал «вполне приличный бурбон». Впрочем, это случилось (вернее, чуть не случилось) только в первый раз и во многом от неожиданности – ну не приходилось ни ему, ни кому бы то ни было из остальных киольцев до сего момента глотать столь тошнотворное пойло… Все остальные «разы» он свой глоток принимал как и подобает бойцу, принадлежащему к касте Вооруженных. Так вот, именно тогда он и поймал это ощущение осоловелости, которому еще не знал названия, – спустя некоторое время мастер этак поплыл, глупо заулыбался, притих, и инструктор старший лейтенант Воробьев впервые за все время
Однако сейчас Ликоэль не почувствовал того обжигающего вкуса «вполне приличного бурбона». Значит, диагностическая система «куба» своими способами пыталась привести его в то же состояние, в которое приводил «вполне приличный бурбон». И это означало, что, вспомнив рассказы про лечебные эффекты того пойла, он сможет прикинуть, что с ним происходит сейчас. Но голова работала слабо, что, впрочем, полностью соответствовало, так сказать, типичной клинической картине. Поэтому мастер заказал себе еще один стакан воды, на всякий случай, и, выхлебав его, вернулся в спальню, где рухнул рядом с Интенель и забылся тяжелым сном.
Проснулся он поздно – уже один – и несколько мгновений лежал, удивляясь, почему это его сегодня утром не колбасит так, как обычно, то есть ему совершенно не хочется рыдать от восторга и его не охватывает тоска от того, что в этот миг Интенель нет рядом с ним. А затем внезапно вспомнил все, что с ним случилось ранним утром, и торопливо, с некоторым испугом, вытянул вперед руку. На этот раз рука не дрожала. Ликоэль некоторое время, затаив дыхание, разглядывал ее и так, и эдак, потом облегченно выдохнул и, закинув руку за голову, уставился в потолок, принявшись вспоминать, что ему известно о лечебных свойствах жуткого пойла. Согревающее? Да, но он явно не чувствовал себя замерзшим. Антистресс? Тут уже у Ликоэля особенной уверенности не было. Еще недавно он, как любой житель Киолы, совершенно не разбирался в медицине – даже на примитивном уровне. Зачем? Все негативные изменения организма устранялись «кубами», травматизма из-за наличия защитной сферы практически не существовало, а если случалось нечто экстраординарное, то под рукой всегда был широкий набор медицинского оборудования до регенераторов включительно. Но год на острове очень сильно продвинул его в этой области. В первую очередь потому, что личные защитные сферы там были отключены и всем курсантам пришлось на практике научиться фиксировать переломы, вправлять вывихи и справляться с переохлаждением организма. Ну и, конечно, с посттравматическим шоком, истерикой и еще доброй дюжиной, так сказать, боевых и пограничных психических расстройств. Так что кое-какие, пусть и примитивные, прикидки можно было сделать… Поразмыслив, Ликоэль пришел к выводу, что более всего это состояние напоминает ему то, что инструктор майор Скорцени на занятиях по психологической подготовке называл «состоянием нервного истощения» и объяснял, что оно часто наступает у солдат, вынужденных долго вести интенсивные боевые действия в тяжелых условиях и под угрозой поражения, например в окружении или при отступлении. А вот сержант Банг, хохотнув, тогда добавил: «Ага, а также если баба мужика решит до ручки довести…» Поскольку тяжелых боев в окружении или при отступлении Ликоэль в последнее время не вел, наиболее предпочтительным выглядел вариант инструктора сержанта Банга…
Мастер несколько мгновений лежал, недоумевая, отчего столь вопиющее предположение не вызывает у него приступа яростного неприятия, но затем где-то внутри него глухо шевельнулся, казалось, напрочь похороненный под неисчислимыми пластами восторга, умиления и любви руигат… и в его голову пришел следующий вопрос: почему, если это действительно было нервное расстройство, он дошел до такого состояния? И тотчас память подсказала ответ. С того момента, как Интенель вернулась к нему… то есть нет, скорее, с того момента, как он сказал, что должен доделать работу до своего отъезда, он ни разу не подошел к «кубу». Всё, даже его любимый ледяной сэлли, ему приносила Интенель…
Когда появилась Интенель, мастер уже почти успокоился и сидел за терминалом, внося последние штрихи в заказанную работу. Все основное он сделал еще до путешествия по побережью, остались только технические детали, которые как раз наиболее подходили к его нынешнему настроению. Если бы он продолжал пребывать в восторженно-вдохновенном состоянии, то, скорее всего, постоянно отвлекался бы на какие-нибудь переделки, а сейчас просто скрупулезно заносил в план-задание для «цилиндра» требуемую номенклатуру тканей, покрытий и пленок.
– Привет, милый, – явно довольная чем-то, проворковала Интенель. – Ну ты сегодня и разоспался – я не смогла тебя разбудить.
Ликоэль ответил улыбкой, которая, впрочем, была ею проигнорирована. Девушка проследовала через весь зал и остановилась у отражающей голоповерхности, оценивающе разглядывая себя. И руигат внутри мастера шевельнулся еще раз. Но тут Интенель удовлетворенно кивнула и, оторвавшись от собственного отражения, подскочила к «кубу».
– Хочешь сэлли, милый?
Ликоэль даже не успел ничего ответить, как она метнулась к нему, протягивая стакан с его любимым напитком. Мастер автоматически взял стакан, машинально отхлебнул, и в то же мгновение Интенель гибко скользнула к нему на колени.
– Милый, – проворковала она, – я раздобыла два приглашения на выступление Избранных, они показывают свою новую программу. Ты рад?
И Ликоэль почувствовал, как внутри снова поднимается волна счастья, заметно подкрепленного
