прочерчивая линию предполагаемого маршрута, он сказал, что путь вдоль Тункинских гольцов в долине реки Иркут окажется самым легким участком их странствия. Порядка четырехсот верст на запад по сносной дороге, через богатую дичью местность действительно дались без затруднений. Шли по предложенной Ключником схеме – два дня марша верст по сорок, потом дневка, отдых и пополнение припасов в окружающих лесах. Надо сказать, сам Рахан двигался с напряжением. Его мучили одышка и частые носовые кровотечения, общий темп он еще держал, но об участии в охоте и ночных караулах речь идти не могла. И без того обезображенное лицо выглядело теперь еще страшнее – к змеящимся рубцам и мертвому глазу добавились ожоговые шрамы, очерчивающие следы от маски, которую надевал солдат в театре. На одной из ночевок, через силу давясь густым наваристым бульоном, он рассказал об ужасном святилище метаморфов.
Мрачные стены, вылизанные давним пожаром, встретили человека гнездящимся по углам тревожным сумраком. Скудный свет в фойе театра проникал сверху, сквозь покрытые слоем пыли и гари, чудом уцелевшие толстые стекла. Искать, по словам Тараса, нужно было не здесь, а где-то в бесчисленных переходах, среди грязных подсобок, в темных лабиринтах подвалов. Проблема была в том, что все, кого надо было вывести из дышащего смертельным излучением здания, находились в разных местах, в неравной мере поглощая тот яд, что определил для них изощренный Вий. Тот умел управлять трансформой, говорил Тарас, возможно, теперь уже мертвый жрец действительно лучше других ощущал течение и последствия мутаций, быть может, ему было Дано, и он Видел. Но в чем были виноваты несчастные женщины, человек решительно не понимал. А еще, и об этом не говорилось, но человек твердо знал, что иначе нельзя, собирать по одной и водить следом по черным коридорам четырнадцать девушек не следовало. Это значит – либо выводить каждую, растрачивая драгоценное время и все больше подрывая собственное здоровье, или обнаружить местоположение всех, а потом самым безопасным путем организовать эвакуацию. При условии, если человек сам не падет в бессилии, вдохнув невидимой смерти. Даже не углубляясь в тоннели театра, гость этого места чувствовал порами, легкими страшную, напряженную затхлость, исходящую из нутра здания. Он не знал, почему здесь так. Он не был знаком с обычаями мутантов, их регулярными паломничествами в область Воронки, откуда нескончаемым караваном, надрываясь и сменяя изнуренных, тащили они жуткие трофеи, сувениры, сполна вобравшие в себя Гнев Божий. Начинать надо было с зала, где почти двадцать лет назад страсти зрителей питали искусство актеров, а эмоции выступающих, в свою очередь, проникали в души публики, где теперь аккумулировалась энергия страданий, возносясь с молитвами к безликим сущностям, обратившим свой взор на то, во что превратились верные жители Города.
Света в зрительном зале не должно было быть. Но он лился из рукотворных то ли естественных, вызванных временем и катаклизмами, брешей в плитах крыши, освещая выглядевший бездонным провал на месте сцены. Там, на границе света и темноты, зловещей декорацией возвышался Алтарь. Переплетение изогнутых невиданной мощью тяжелых стальных балок, каменных блоков и обгоревших стволов, завораживающее извращенной архитектурой творение. Безобразный мегалит, дольмен с распахнутым каминной топкой зевом входа, увенчанный кошмарной скульптурой, воздевающей кривые сучья рук к сокрытым небесам. И клубящееся вокруг болезненно бледное марево, различаемое только сверхъестественно обостренным зрением человека. Многочисленные пирамиды, некоторые еще курящиеся догорающими углями, разбросанные по всему помещению, соединенные меж собой выложенными камнем дорожками в сложной пентаграмме. Но величие конструкции можно оценить только от Алтаря, так как пол зала не горизонтален, он спускается вниз, к тому месту, где была сцена. Все материалы, из которых собран этот невообразимый ансамбль, светятся, излучают, ломая сложные цепочки, выбивая кирпичики, определяющие геном человеческого развития, порождая болезни и мутации, а еще – смрад, режущие глаза миазмы, что исходят от рухнувших вниз в глубокие подвалы подмостков. Заглянув туда, человек различил бы нагромождение тлеющих останков, кости и клочья плоти принесенных в жертву, а больше – самих метаморфов, не вынесших тягот возложенной на них миссии. Ведь здесь – еще и место погребения. Тут тепло. Даже жарко от клокочущих в пространстве реакций, и человек понимает, что каждое мгновение в зале – широкий шаг к смерти, но он осматривается, осматривается зорко, ощупывая всеми органами чувств каждый закуток. Шевеление вверху, где каменным языком нависает балкон галерки, и человек по-кошачьи бросается туда.
Первая. Худощавая, почти подросток. Одежда яркая, непривычная в мире рванья и лохмотьев, тщательно уложенные длинные волосы – это когда во избежание колтунов и паразитов все стараются стричься коротко, босая, словно ноги ее никогда не ступали по щебню развалин и битому стеклу. И ржавый ошейник, угрюмые звенья цепи, ведущие к неровно вбитому кольцу в стене. Старый матрац, дырявый, изъеденный, наверное, крысами, если только они в состоянии жить в таком месте. Девушка без сознания. Навряд ли Вий предполагал оставлять ее в такой близости от источника излучения на столь долгий срок, а это значит, что девушка находится в плачевном состоянии по вине человека, убившего жреца. Небольшой замок открывается легко, и девушка бережно выносится наружу, в фойе, где, возможно, придет в себя, пока человек будет искать остальных.
Увы, если в зале была одна, там могут быть и другие. Человек не спеша, тщательно выверяя каждое движение, стараясь почти не дышать, возвращается и осматривает все пространство вокруг сцены. Насыщаясь рентгенами. Больше ничего примечательного, кроме разве что огромной ударной установки, спрятанной на одном из балконов. Да, внизу, у алтаря, взирая на сложные руны, отмеченные в углах горящими навершиями пирамид, под мерный бой барабанов, легко было овладеть сознанием напуганной толпы, внушить ей нечеловеческие идеи.
С залом покончено, и посетитель храма начинает шаг за шагом исследовать здание театра. Сверху вниз. Двоих он находит на относительно безопасной крыше. Относительно, потому что из провалов над залом ощутимым потоком, плавя воздух, рвется в высоту неуемная энергия. Человек спускается ниже. Еще одна женщина оказывается в театральной уборной, заваленной пыльными платьями и облезшими париками. Она смеется и говорит, что никогда не уйдет отсюда. Хорошо, пусть пока побудет здесь, где почти безвредно. Ниже. В одном из коридоров человек натыкается на троих поисковиков-метаморфов, присланных до него Тарасом. Те слабо шевелятся, прося о помощи. Человек переступает через них – у него договор только на спасение женщин. Кто-то хватает его за штанину, но острая сабля поднимается и опускается, облегчая несчастному страдания. На остальных нет времени, каждый миг внутри здания – мучительная пытка после. Человек следует дальше, взяв на заметку странный характер ранений – мутантов остановило не столько или не только излучение, но и следы крови на стенах. Теперь он передвигается еще медленнее и осторожнее, несколько жалея, что оставил настоящее оружие своим спутникам.
Когда он нашел пятую женщину, предательская слабость впервые сковала члены, заставив прислониться к стене и некоторое время стоять, восстанавливая дыхание и унимая дрожь. Несколько позже его стошнило, тоже в первый раз, и он еле успел стянуть закрывающий органы дыхания шарф. Чем дольше он находился в этом месте, тем более нереальные очертания приобретало окружение, напоминая пьяный вялотекущий бред, из которого нельзя выделить отдельные события, а лишь монотонное, одурманенное действо. Перерывы становились все чаще и дольше, время, необходимое на восстановление сил, растягивалось с каждым разом чуть ли не вдвое. Страшные приношения из Воронки хранились не только в зале. По одному ему известной системе Вий оставлял их и в многочисленных помещениях театра. Не менее безумными принципами он пользовался, размещая женщин для облучения потомства.
Все ниже и ниже. Абсолютно лишенный света подвал. Огромный, превышающий по размерам сам театр. Нереальное зрение позволяло человеку сносно ориентироваться в полной темноте, но и оно начинало подводить, заставляя больше надеяться на слух. Расслабляться нельзя – ловушки, простые и наивные, вроде волчьих ям на месте рухнувших перекрытий или грубых механизмов, приводимых в действие натянутой через коридор бечевой, незатейливые, но при этом безжалостно смертоносные. А потом человек столкнулся с тварями, населяющими подвалы театра, питающимися жертвами обрядов и неохотно поднимающимися наверх, к свету. Что-то говорилось о крысах? Нет, ни одно живородящее существо не способно находиться в этом аду, изводясь на нет в течение первого же поколения. Ядовитая плесень и насекомые. Пауки гигантских размеров, плюющие комьями липкой паутины толщиной с добрую нить. Человек обходил плесневые наросты, остерегаясь ожогов, и убивал пауков, подозревая, что неестественно распухшие, со следами укусов конечности встреченных наверху поисковиков – работа челюстей этого нового вида арахнид. Затем, кажется, он только и делал, что отдыхал, лежал, выбрав закуток побезопаснее, откашливая
