устраивая самострелы. Отряд уверенно свернул с русла реки и ровной колонной направился к запертым воротам хутора. Почти три дюжины всадников на укутанных в длинные стеганые попоны лошадях!
– Хозяева, – привстал на стременах головной, ехавший по правую руку, – что смотрите хмуро? Впустите погреться.
– Всех пускать – больно кровью ссать, – мрачно отозвался старейшина.
– Мы люди мирные, разве что бражкой угостить можем – от нее и правда ночью побегаете, – засмеялся собеседник. – Тебя звать-то как, батько?
– А батькой и зови, сынок, – не менял тон Сивый. – Ехали б вы и дальше, если по-мирному.
– В Каймонке вчера ночь гостевали, так Кулак говорил: хороший Сивый хозяин, радушный. Выходит, соврал, куркуль толстожопый?
– От такой оравы избавиться, соврал, как есть соврал, – охотно подтвердил отец. – А может, вы Кулака на углях от его же хутора пытали, я почем знаю?
– Зачем на углях? У камина, за доброй кружкой. Впускай, батько, в долгу не останемся.
– Уж вы-то заплатите, с такими должниками голой задницей в снегу ночевать буду.
– Не кипятись, хозяин, – подал голос второй наездник, до этого молча слушавший перепалку, – пусти меня одного, поговорим, а там решишь.
Сивый задумался. Похоже, этот чужак отдавал приказы в отряде, хуторяне вряд ли рисковали, впустив одного человека. Да и заложником может стать в случае чего.
– Скажи своим, чтоб отошли на выстрел, – принял решение старейшина.
Вожак кивнул и сделал знак своим. Так же молча, словно призраки, сопровождающие его воины разделились на два рукава, разъехались в стороны, по широкой дуге развернулись, вновь собрались в колонну и откатились на порядочное расстояние.
«Ишь, словно на параде, как в старые времена, – промелькнуло у Сивого, – видно, перед каждым зимовьем так выкаблучиваются».
Когда гость остался один, старейшина приказал открыть ворота. Массивная дубовая створка отошла ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель смог пройти всадник. Под пристальными взглядами охотников и хищно нацеленными самострелами, не спешиваясь, незнакомец въехал во двор. Слав, стоявший на насыпи у самого входа, нервно снял ладони с пускового рычага, вытер о штанину, перехватил основание поудобнее. Раньше умели готовить бойцов – голыми руками десяток народу положить могли, боли не чувствовали, от оружия уворачивались. Ну попробуй, порыпайся, посмотрим, как от болта уйдешь! Сивый спустился вниз и стоял посреди двора, сложив руки на груди. Всадник неспешно подъехал, легко соскочил с коня, отбросил капюшон и стащил теплую шерстяную шапочку-маску с прорезями, не позволяющую морозному ветру добраться до щек. Среднего роста, не коренастый, в отличие от старейшины, а скорее сухощавый, но крепко сбитый и подтянутый, возрастом он не уступал Сивому. Волевое лицо, покрытое сетью морщин, спокойный и цепкий взгляд – похоже, что командовать этот человек научился еще до войны. Он распахнул полы длинной шубы, демонстрируя отсутствие оружия:
– Я с добром пришел, Сивый.
– Сивый-то Сивый, а тебя я знать не знаю.
– Мы с тобой свои имена, старик, еще до войны забыли, зови Полком, меня под этим прозвищем весь Путь знает.
«Ну точно бандюги, на Пути нормальных всех давно вырезали, – перешепнулись мужики на насыпи, – эти добром не уйдут»
– Ну пойдем в тепло, Полк. Ты своих предупредил, чтоб не нервничали?
– Час подождут.
– А потом?
– Не бойся, хозяин, раньше управимся.
Сивый пожал плечами, распорядился не спускать глаз с чужаков и повел гостя в избу. Там они уединились в тесной каморке старейшины, прикрыли поплотнее дверь и около получаса беседовали о чем- то. Когда вожаки вышли, мрачновато-задумчивый Сивый буркнул Славу, чтобы тот отворял ворота, бабам – собирать на стол, одному из охотников – помочь управиться с лошадьми. Невозмутимый Полк взметнулся в седло и выехал встречать своих.
– Чего он хотел, отец? – наклонил пониже голову Слав.
Сивый лишь махнул рукой, мол, глупость, внимания не стоящая.
Гости и в самом деле оказались компанией веселой и шумной, потрапезничали от души, угостили хозяев медом, те в долгу не остались, принесли из кладовой брагу. Допоздна сидели, болтали о всякой всячине, хвастались охотничьими трофеями, не задирались. Большинство приезжих были парнями молодыми и незлобивыми, беспрекословно подчинялись каждому жесту Полка. Вместе с тем по внешнему виду, по снаряжению было ясно, что бойцы они серьезные, подобранные и подготовленные с умом. Глубоко за полночь, когда сморенные люди начали укладываться – хозяева по своим закуткам, гости в центральной избе кто на лавах, кто так на полу, внимание Полка привлекли стоны раненого за ширмой в углу.
– Путника подобрали десять дней как, – пояснил расслабленный, захмелевший Слав. – Стая подрала, ноги переломал, обмерз весь – доходит.
– Не уходят из-под Стаи, – повторил когда-то уже сказанное самим Славом Полк.
– И этот не уйдет, – пьяно подтвердил Слав, – задержался он на этом свете, крепкий мужик, но Старуха свое возьмет – не жилец.
– У меня Лекарь есть толковый, моих с того края вытаскивал, скажу, чтобы завтра глянул, – пообещал вождь.
– Ну, пусть глянет, если денег не возьмет, – зевнул охотник.
– Когда ты их последний раз видел, деньги-то?
– И то правда…
Рано утром отряд стал собираться в путь. Полк вновь перешептывался с Сивым, а к Славу подошел высокий плечистый боец. Слав, охотник бывалый, обратил внимание и на почти кошачью грацию, не вязавшуюся с массивной фигурой, и на бесноватый, хищный взгляд гостя. С кем, с кем, а с этим один на один, да, пожалуй, и вдвоем с напарником, не отважился бы выйти не обделенный силой Ванков брат. Было в госте что-то зловещее и в то же время печальное, словно волка на цепь посадили, из блюдца жрать заставляют, а мимо овцы ходят. Рядом совсем, но не достать, вот он и не дергается, да и сытый вроде, а только натура да инстинкты спокойно жить не дают. Еще больше удивился Слав, когда этот волчара представился Лекарем и попросил к больному проводить; такими руками шеи сворачивать, чтоб не мучились, а он, видишь, кости правит.
Они зашли в отгороженный угол, потеснили Ванко, дежурившего у раненого. Лекарь спокойными отточенными движениями ощупал тело.
– Ну, портные, вам бабы кожухи лучше штопают, – мрачно вздохнул он, вытирая руки о тряпицу.
Спасенный, по своему обыкновению, вроде как бодрствовал – взахлеб расставлял то ли охотников по номерам, то ли бойцов в засаде, то растягивая, то глотая слова, отдавал команды.
– Ну, Сивый, не неволю, подумай, на ярмарке соберетесь все, тоже обсудите. Мы там будем, поговорим, я слов на ветер не бросаю, – раздался совсем рядом голос Полка. – Ну что тут у них?
Полог распахнулся, и в угол протиснулись командир гостей и старейшина.
– Сдохнет, – вяло ответил Лекарь, – надо руки резать, эту по локоть, а эту всю, к чертовой матери… и ногу. Хотя – нога потерпит, сразу все отхватить – сердце не выдержит. Обратно будем идти – посмотрю, может, и оставлю. А руки сейчас сделаем, много времени не надо, зашью хоть по-людски.
– Может, ты ему и морду перешьешь? – поинтересовался Сивый. – Кому он нужен без рук-ног, да еще с такой рожей? – кивнул он на изуродованное лицо. – Крепкий мужик – оклемается, если Божья воля будет, а нет, так похороним как человека, нечего обрубком смерти ждать.
– Так давай я сразу зарежу – и вам спокойнее, и ему страдать меньше.
– Как были все лекари – только кромсать могли, так и остались, пусть так пока. Совсем худо будет – резать дело нехитрое, сами управимся.
– Ну смотри, я предложил, – ухмыльнулся Лекарь.
Ванко встревоженно переводил взгляд с одного спорившего на другого. Резать своего подопечного он не позволил бы никому. Раненый замолчал и лежал смирно, только глаза его, как обычно, то замирали в
