Каждая из них принесла Тусе дорогой подарок. Туся каждой из них говорила равнодушное «спасибо» и относила подарки на диван, где их скопилась груда.
И Дарья Мартыновна, бабушкина сестра, тоже пришла на день рождения Туси лишь потому, что ее позвала бабушка.
И знакомые с папиной работы тут были только из-за папы. Это не Туся, а папа был с ними дружен.
И еще, еще и еще раздавались звонки, и все новые, новые люди являлись к ним в дом. Но среди них не было Тусиных подруг и товарищей и вообще не было детей. Не было ни одного. Да были ли у Туси вообще друзья и товарищи?..
А потом все сели за стол.
И все шумели, звенели рюмками, пили за Тусино здоровье, хохотали. Но никому, собственно говоря, не было дела до самой Туси.
А уж когда пустили радиолу и начались танцы, Туся была всеми окончательно забыта.
Бабушка говорила и прямо не могла наговориться со своей родней. Мама, не переставая, танцевала под звуки радиолы разные модные танцы. И, может быть, только один папа иногда поглядывал на Тусю, словно понимая, как у нее скверно на душе. Но и у него теперь не хватало времени для Туси.
И Туся, никем не замеченная, вышла в соседнюю комнату. Здесь царил беспорядок. Какие-то лишние вещи вынесли сюда из той комнаты, где сейчас грохотала музыка и шумели гости. А стула тут не было ни одного. Если бы кому-нибудь захотелось присесть, все равно оказалось бы некуда.
Туся подошла к окну. Оно было задернуто плотной шторой, которая свешивалась до самого пола.
Туся проскользнула за штору и стала смотреть на улицу. Был уже поздний вечер. Вдоль Ленинградского проспекта горели фонари. Их яркий свет ложился на снежные сугробы. И, может быть, потому что Туся думала сейчас о бассейне и о ребятах своей группы, снег за окном казался ей голубым и блестящим, похожим на бассейновую воду.
Она смотрела на снег, напоминающий ей воду, и думала о том, что никогда теперь уже не пойдет в бассейн.
Нехорошо было у Туси на душе. Очень нехорошо… Но она и сейчас не могла себе признаться в том, что ничего ей сейчас так не хочется, как быть с ребятами, которые сегодня ее так жестоко наказали.
— Да ну-у вас! — вдруг громко, вслух протянула Туся и, по своей всегдашней привычке, вздернула подбородок.
К кому и к чему относились эти слова, она и сама точно не знала.
А в соседней комнате веселье продолжалось. Но никому дела не было до девочки, одиноко стоявшей за спущенной шторой у холодного зимнего окна.
Уже весна…
Быстро летят с крыш серебряные капли. Ветер подхватывает их, сносит в сторону, и кажется, что падают они прямехонько с неба.
А небо-то чистейшей голубизны.
А в небе-то ни тучки, ни облачка.
Только солнце по небу разгуливает — большое, круглое, веселое. А до чего важное — ух ты! — не взглянешь на него!
Весна?
А как же! Начало апреля.
Всюду — на улицах, на скверах и бульварах — расчирикались воробьи. Не то они обсуждают свои весенние воробьиные дела, не то вздорят между собой. А распушились-то как! Как наскакивают друг на друга в драке!
На тротуарах и мостовой давно сухо, а во дворах кое-где еще пока грязь. И на стройках тоже очень грязно. Там и вовсе без резиновых сапог не обойтись.
А сядет солнце, и все покрывает тонкий хрусткий ледок. По ночам заморозки. Не морозы, а так себе — легкие весенние заморозки. Но чуть глянет солнце и весь ледок распустит сразу, будто его и не бывало.
Дни становятся длиннее и длиннее. По утрам, когда Марина отправляется в школу, солнце стоит уже высоко.
И до лета осталось немного. Месяц да еще полмесяца — и будет конец учебного года. А там гуляй себе напропалую! Хоть по целым дням носись по двору и прыгай через веревочку!
Сегодня по дороге из бассейна домой Маринка и сама расчирикалась, будто воробей. Идет трещит без умолку. Трещит не переставая. И все о бассейне. И только про бассейн.
«Зоя Ивановна сказала!.. Зоя Ивановна велела!.. Зоя Ивановна посоветовала нам… Зоя Ивановна этого не разрешает» Зоя Ивановна… Зоя Ивановна… Опять Зоя Ивановна…
Дедушке и словечка вставить невозможно. Ему остается только слушать, улыбаться и молча кивать головой.
Но все-таки, когда Маринка на секунду приумолкла, дедушка ее спросил:
— Ты мне толком скажи: значит, и тебя Зоя Ивановна решила выпустить на соревнование?
— Да, дедушка, она решила!
Голос у Маринки ликующий.
— Не побоишься?
— Да что ты, дедушка! Ведь это простые учебные соревнования! Курсовки называются. Они у нас бывают каждый месяц!
Пока они шли из бассейна, пока дошли до своего подъезда и поднялись на шестой этаж, дедушка уже все узнал про предстоящее соревнование, про «курсовку», к которой будет допущена вся Маринкина группа.
Но ведь это дедушка все знает. А бабушка?
И, придя домой, Маринка начинает сначала. Хоть это будет лишь обычная курсовка, но на курсовке все бывает по-настоящему, как на большом соревновании. Каждому отведут водную дорожку. Каждому совершенно отдельную. Никто тебе не станет мешать! И у нее, Маринки, тоже будет своя дорожка, своя стартовая тумбочка. И судьи будут засекать время по секундомеру. А как же? И будет стартовый пистолет…
— Что-что? — настораживается бабушка. — Какой еще пистолет? Стрелять будут?
— Да стартовый же, бабушка! — объясняет Маринка. — Ты не бойся. Никого не убьют. Из него только — бах! — и уж тогда не зевай, вмиг прыгай в воду и плыви…
Бабушка успокаивается:
— Уж чего не знала, того не знала! Первый раз слышу про такие пистолеты.
Да, теперь есть уже такие вещи, которые бабушка не знает, и Маринке приходится ей объяснять.
— А если я хорошо проплыву дистанцию, — продолжает Маринка, — то получу значок «Умею плавать».
Сказав это, Маринка выжидательно смотрит на бабушку: а что такое дистанция (тоже ведь трудное слово!), бабушка знает?
Наверно, все-таки знает, потому что спрашивает правильно:
— Какую же дистанцию тебе надо будет проплыть?
— Какую?
Маринка небрежно пожимает плечами:
— Так себе дистанция… Кролем пятьдесят метров. Ничего особенного.
Ничего особенного? А у самой глаза блестят. А сама напыжилась от гордости. А сама ждет не дождется маму и папу, чтобы начать рассказывать все по порядку, с самого начала! Ну и Маринка! Ну и чудеса! Ведь совсем недавно, несколько месяцев назад, она понятия не имела, что это за слово «кроль». А сейчас сама собирается плыть этим самым кролем. И ничего особенного ей — пятьдесят метров.
Вдруг бабушка, пристально поглядев на внучку, улыбнулась.
