— Веснушек-то, веснушек у ней… Весь нос в конопаточках! Да где ты их столько набрала, Мариночка?..
Где? Не мудрено набрать, когда весна пришла. А где весна, там и веснушки!
Антон собирается уезжать, а Галя встречает Тусю
Они сидели вдвоем на балконе, Антон и Маринка. Отсюда, с шестого этажа, им хорошо был виден и слышен Ленинградский проспект. Оттуда доносилось много разных звуков: и шелест автомобильных шин по асфальту, и вдруг лязг тормоза, и неясный гул человеческих голосов, и редкие звонки трамваев.
Уже стояла жаркая весна. Май близился к концу. Всюду продавали пучки ландышей и душистые ветки сирени — белой, темно-лиловой, розоватой. Ландыши были прохладными и пахли свежестью леса. А от букетов сирени в комнатах стоял весенний сладкий аромат.
Пройдет еще несколько дней, и в школе кончится учебный год. И в спортивной школе бассейна тоже скоро будет перерыв в занятиях — до осени.
Вместе с Антоном и Маринкой на балконе сидел и старый плюшевый медведь. Он примостился у Марины на коленях, доверчиво прижав к ее плечу свою разлохмаченную и потертую, но очень умную плюшевую морду.
Антон, покосившись на медведя, спросил:
— Все-таки играешь в игрушки?
Маринка запротестовала:
— Что ты! Почти все свои игрушки я отнесла в мой прежний детский сад. Как начала учиться в школе, так взяла и отнесла.
— А он?
Антон кивнул на медведя.
— Он? Он — да это же другое дело! Ну разве он игрушка? Он… — Маринка запнулась, подыскивая, как бы ей Антону сказать, и, не найдя подходящего слова, протянула своего мишку.
— Нет, ты послушай только. Он умеет даже разговаривать.
Она опрокинула медведя на спину и тотчас подняла его. Мишка заурчал веселым добродушным баском. Черные бусинки его глаз лукаво посмотрели на Антона: «С чего это ты взял, что я игрушечный?»
Антон оживился и, взяв у Маринки мишку, заставил его тоже несколько раз поурчать. Потом сказал:
— Хороший он у тебя.
— Вот видишь!
— Вижу, — согласился Антон. И вдруг, отдавая медведя Маринке, он как-то задумчиво проговорил — А я, знаешь, скоро уеду из Москвы.
Маринка сказала:
— И я уеду скоро. Вот перейду во второй класс, и мы на лето поедем в деревню. С бабушкой. До осени.
— Да нет, — сказал Антон, — я-то не до осени. Я совсем уеду из Москвы. Навсегда, быть может.
— Как это — навсегда? — не поняла Маринка. — Как? Значит, на всю жизнь?
— А что ж — может статься, и на всю жизнь.
У Маринки на лице недоумение: как это возможно уехать из Москвы на всю жизнь? И не ходить по Ленинградскому проспекту? И не бывать на Красной площади? И не ездить в метро? И Маринка его не увидит больше, и он Маринку — тоже никогда? Что за непонятное такое говорит Антон?..
Она изумленно, широко открытыми глазами смотрела на него. Антон глядел через балконную решетку на зеленые верхушки деревьев. Говорил словно самому себе:
— Знаешь, папа теперь будет постоянно работать в Барнауле. Это лучше. А нам с мамой как же? Не хочется все время жить без папы да без папы… И ему без нас, наверно, не очень-то хорошо. Вот вчера вечером мы втроем все обсудили. Решили всей семьей перебраться на Алтай. И маме там очень понравилось.
Маринка молчала. Антон глянул на нее и увидел, что уголки рта у нее опускаются. Ну точь-в-точь как бывает, когда человек собирается заплакать.
— Ты что? Ты не плакать ли вздумала? — притронувшись к ее руке, спросил Антон.
— Ничего я не вздумала плакать, — глотая слезы, сердито ответила Маринка. — Просто я не хочу, чтобы ты уезжал на всю жизнь.
— Но если надо?
— Почему это обязательно надо?
— Ведь папе нужно работать на Алтае, а как же нам с мамой без папы? Думаешь, очень хорошо нам без папы?
— Значит, ты и плавать не будешь теперь?
Антон улыбнулся. Он словно утешал Маринку:
— Еще как буду! Знаешь, какие реки на Алтае?
И он принялся рассказывать, какие голубые и быстрые там реки, и горы какие… И озера среди гор. А цветы — ого! — каждый чуть ли не с арбуз величиной. Красота там. Люди сильные. Рудники огромные, заводы.
— А Москва?
— Москва-то, ясно, что и говорить, — Москва! Но все-таки папа очень любит Алтай! И маме там понравилось. А я тебе оттуда напишу.
— Напишешь? Мне? Письмо? — подавшись вперед, спросила Маринка.
— Напишу. Почему же не написать? Обязательно напишу!
— Мне?
— Да. Тебе.
— А я тебе в ответ — тоже письмо. А ты мне — опять письмо. Так?
— Конечно, так.
Тут Маринка окончательно успокоилась и даже развеселилась: конечно, жаль, что он уедет. Но зато как будет интересно получать все время от Антона письма и писать ему.
— А все-таки завтра ты придешь в бассейн к нам на курсовку?
— Приду непременно. Мы же не завтра уезжаем. Еще собраться надо. А у вас вся ваша группа на курсовку пойдет?
— Да, Зоя Ивановна всех нас выпускает.
— Конечно, приду, — сказал Антон. И вдруг, помедлив, спросил — А та девочка? Ну, как ее там… Забыл, как зовут.
— Туся? — догадавшись, подсказала Маринка. — Ты про Тусю спрашиваешь?
— Она тоже будет на курсовке?
— Она уже давно в бассейн не ходит. Давно-давно.
— А почему?
Маринка, чуть нахмурив светлые бровки, задумалась. Потом ответила:
— Не знаю, куда она делась. А может, она тоже на всю жизнь уехала из Москвы.
Нет, Туся никуда из Москвы не уезжала. Более того: именно в то самое время, когда Антон и Маринка о ней говорили, она вместе со своей бабушкой проходила совсем недалеко от них. Она шла по бульвару Ленинградского проспекта. Только за зеленью деревьев ни Антон, ни Маринка, конечно, увидеть их не могли.
В жизни Туси словно бы ничего не изменилось, словно бы все было по-прежнему: она так же верховодила дома, капризничала с мамой и папой, слегка боялась бабушку. Вместо плавания она теперь училась фигурному катанью на коньках.
