лице.
— Ури Гутман стал для меня очень ценным источником полезной информации, — холодно проговорила она.
— Ну хорошо, допустим. Значит, вы говорите, археология… — Миллер заткнул край салфетки за воротник рубашки. — И нападение на старую синагогу, стало быть, вписывается в вашу версию.
— Какая синагога?
— Ну, в Хефцибе?
— Вы говорите про тот кибуц, где неизвестные подожгли музей?
— Да. Но это не просто кибуц, а место, где была сделана одна из величайших археологических находок в истории Израиля. Гляньте-ка.
Он передал ей англоязычный номер газеты «Хаарец».
— На третьей странице.
На центральном снимке был запечатлен ночной горизонт, подсвеченный оранжевым заревом пожара. Подпись под фотографией гласила: «Музей Хефцибы стал очередной жертвой атаки палестинских террористов».
Ниже был помешен другой снимок, изображавший поразительной красоты мозаику, разделенную на три панели. Мэгги первой отметила центральную, на которой было выложено нечто вроде колеса со спицами. Подпись под фотографией сообщала, что это мозаичный пол древнейшей синагоги в Израиле, которая была построена еще в Византийскую эпоху — в пятом-шестом веках. «Реликвия благополучно пережила целых пятнадцать столетий, но теперь реставраторам придется крепко поломать голову над ее восстановлением».
Пока Мэгги читала статью, Миллер и Санчес обсуждали свои следующие шаги. Санчес проинформировал коллегу о том, что господин госсекретарь рвется в бой и хочет приехать. Оба согласились, что ему здесь сейчас не место. Переговоры замерли. Время для визита крайне невыгодное. А вот когда им удастся сдвинуть дело с мертвой точки — тогда милости просим.
— Да, это все не может быть простым совпадением, — проговорила Мэгги, откладывая газету и нимало не смущаясь тем, что прерывает беседу двух высокопоставленных коллег.
— Вы о Хефцибе?
— Да. Все акты насилия, случившиеся здесь в последние дни и использованные в качестве предлога для замораживания переговорного процесса, имеют прямое отношение к истории и археологии. — Она ткнула пальцем в фотографию мозаики и веско добавила: — К далекому прошлому этой страны.
Миллер усмехнулся, словно Мэгги сказала что-то очень веселое.
— Может быть, мы имеем дело с призраками и привидениями? Духи тех, кто проливал свою кровь на этой земле, не согласны с мирным процессом и всячески ему мешают?
Мэгги проигнорировала язвительное замечание.
— Духи или нет, но… Что бы это ни было, оно поможет нам понять, почему мирный процесс находится на грани срыва.
— Мисс Костелло, дорогая! — уже совсем другим тоном заговорил Миллер. — Вы как с луны свалились! Да ведь все, буквально все в этой чертовой стране, пропади она пропадом, всегда было и всегда будет связано с историей, археологией и далеким прошлым! — Он тоже ткнул пальцем в фотографию. — Вы никому не открыли Америки! Вся эта земля представляет собой нагромождение священных скал и священных развалин. И осознание этого факта отнюдь не поможет нам понять, почему мирный процесс находится сейчас в такой заднице, прошу прошения за мой французский! А если вы что-то еще не понимаете, я охотно помогу вам это понять: у нас здесь возник классический политический кризис, который требует классического политического разрешения. Мы в тупике, и нам нужна открытая дверь. Так что будьте любезны — начните наконец оправдывать свою репутацию незаменимой «открывашки»! Вам это понятно, мисс Костелло?
Мэгги в первое мгновение хотела было резко ответить, что она вовсе не считает, будто тратит здесь свое время впустую, но у Миллера замигала лампочка на его карманном компьютере. Он взглянул на экран и нахмурился:
— Израильская полиция установила личность парня, которого грохнули ночью в Старом городе.
— Готова поклясться: это торговец антиквариатом. Я права, господин Миллер?
— Нет, мисс Костелло, вы не правы. Погибший был самым банальным продавцом зелени и фруктов. Как видите, это убийство будет сложно подшить к вашей археологической папочке. Банальный зеленщик.
— А имя?
— Афиф Авейда.
ГЛАВА 30
Руки Шимона Гутмана дрожали, и он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Он сам не помнил, как добрался до дома. Все было как в тумане. Никогда прежде он так не боялся, что с ним на улице может что-то случиться. А тут его буквально обуяла паника. Он то и дело оглядывался и едва не шарахался от каждого прохожего, шедшего навстречу. Его приводила в трепет сама мысль о том, что к нему может в любой момент подойти какая-нибудь шпана и потребовать вывернуть карманы. Нет, этого он не мог допустить. Только не сегодня. Только не сейчас.
— Я дома! — крикнул он из прихожей, надеясь, что ответом ему будет молчание.
Но увы.
— Шимон? — раздался с кухни голос жены.
— Да! Я у себя в кабинете! Занят!
— Кушать будешь?
Шимон проигнорировал вопрос и, войдя в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Приблизившись к столу, он локтем решительно освободил место в центре, сдвинув на угол видеокамеру, телефакс и кипу каких-то бумаг, до которых ему сейчас не было дела. Он с величайшей предосторожностью извлек из кармана глиняную табличку, всего час назад чудом вынесенную с арабского базара. Всю дорогу до дома он не вынимал руку из кармана, сжимая табличку пальцами так, словно боялся, что она может в любой момент испариться. Теперь она была вся мокрая от его пота.
Гутман положил ее перед собой на стол и вновь перечитал первые слова, которые едва не свалили его в сердечном припадке в лавке Афифа Авейды. Дальше он еще не читал. Не мог себя заставить. К тому же дальше значки были различимы не так четко. Шимон знал, что для полной расшифровки ему потребуется лупа, несколько справочников по древней клинописи и вся ночь. Предвкушение того, что ему предстояло сделать, вызывало почти непереносимое ощущение восторга и страха одновременно.
Господи, он даже не мог припомнить, когда в последний раз так терял голову. Может, со времени раскопок в Хефцибе, когда он по сантиметру выкапывал из земли жилые дома, окружавшие древнейшую синагогу, само существование которой доказывало, что евреи жили здесь в раннюю Византийскую эпоху? Может, с тех времен, когда он студентом раскапывал крепость Масаду? Нет. Возбуждение, охватившее его сейчас, было совершенно другого рода. В последний раз он испытывал нечто подобное, когда был сопливым мальчишкой и потерял девственность в объятиях девятнадцатилетней красавицы в родном кибуце Орна…
«Я, Авраам, сын Тераха…»
Ему не терпелось начать расшифровку текста, но что-то удерживало его. А вдруг он ошибся и речь идет о каком-то совершенно другом человеке?..
Шимон закрыл глаза, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Затем вскочил, снова сел и нервно забарабанил костяшками пальцем по краю стола. Итак, первая задача — удостовериться в том, что это действительно послание Авраама. Того самого Авраама, древнего библейского патриарха. А уж потом можно
