ограничился выразительным жестом, к которому обычно добавляют «Эээх!». — Прискорбно, прискорбно.
— Да не расстраивайся, — попытался утешить настоятеля охотник, разделавшись со своей порцией. — Центровые миндальничать не станут. Им только покажи подранка, а дальше дело техники.
— Может и так, может и так, — погладил Фома бороду. — Ну, а сейчас куда путь держите? — переключился он с тяжёлых раздумий на дела насущные.
— За реку, — ответил Коллекционер. — Бульдозерист — дядька мстительный и пока ещё живой. А ну как след возьмёт. Лучше уж мы на тот берег, да и разбежимся.
— Понятно, понятно… — покивал настоятель. — К нам-то долго добирались?
— Вчера затемно ещё вышли.
— Пешком, стало быть?
— Лошадьми не богаты, — посмеялся охотник.
— Не по старой ветке шагали?
— Зачем нам крюк такой закладывать? Мы напрямки.
— Жаль, — Фома вздохнул и замолчал, возя по столу блюдце.
— А в чём дело-то?
— Да, понимаешь, чудные вещи творятся. Доложили мне вчера о стрельбе на той дороге. Пороховщики с вояками какими-то сшиблись. Крепко сшиблись. Три машины в хлам: две детские, одна вояк. Восемь покойников. При чём так выходит, что броневик воякский — отличный, кстати, броневик — из игры первым вышел. Ракету словил прямо в дверь кабины. Гильз кругом навалено дохера, но почти все детские, за их тарантасами шлейфом тянутся. А возле воякской машины чуть — семёрки, мосинские и, что интересно, четыре крупняка чистеньких, блестящих. Одиночными стреляли, три, от силы четыре человека. И перестреляли таки пятерых Пороховщиков, которые были на ходу и с пулемётами. А один тарантас ихний так и вовсе разметало, будто с миномёта фугасом. Трупы облегчили чуток. При троих детятях, что человеческий облик сохранили, личного оружия не обнаружилось. Из броневика тоже выгребли всё. Оставили пару сюрпризов. А самое главное — сняли то ли «Корд», то ли «Утёс» с тарантаса детского вместе с коробом патронным и упёрли в неизвестном направлении, пешком, когда на сорок километров вокруг ни души. Вот и ломаю я голову — что за броневик? Куда ехал? Кого вёз? И где сейчас та бравая команда?
— Сожалею, — развёл руками Коллекционер, — но тут мы тебе не помощники. Не видели ничего. А почему ты считаешь, будто они пешком ушли? Может, и вторая машина была, с миномётом в кузове.
— Может, и была, только следов не оставила совсем. Не иначе, — лицо настоятеля приняло умиротворённое выражение, а руки возделись к небесам, — ангелы унесли на крыльях ту машину.
— В таком случае, её экипажу лучше не препятствовать, — пошутил Стас, но у Фомы шутка отклика не нашла.
— А по ногам найти не пытались? — спросил охотник.
— Пытались. Как же не пытаться? Да без толку почти. Буря песчаная накануне разразилась, неглубокие следы замела все. Но кое-что удалось отыскать. Веришь-нет, отпечаток вот такенной ножищи, — настоятель вытаращил глаза и развёл руки в стороны, демонстрируя гостям невиданный размер стопы загадочного существа. — Я сам поначалу не поверил, но все, кто видели, в один голос божатся, что натурально обутой стопы след, размера этак пятидесятого, и широченный. А весит богатырь сей, по глубине судя, центнера за три.
— По описанию очень на Жопу смахивает, — поделился мнением Стас.
— В разношенных шлёпанцах, — усмехнулся Коллекционер.
— Вам всё смехуёчки, — нахмурился Фома. — А мне не до шуток. Мало нам Гусляра этого, так ещё твари какие-то объявились, не пойми-разбери.
— Кстати, — охотник поднял вверх указательный палец. — Будь добр, напомни, сколько ты за шкуру Гусляра обещал.
— Десять золотых, — Фома настороженно прищурился. — А что?
— Секунду, — охотник развязал мешок и достал замотанную тряпкой конечность. — Вот что, — развернул он трофей.
— Поясни, — указал Фома на чёрный корягообразный предмет, лежащий на столе среди тарелок и чашек.
— Ну, — Коллекционер потёр подбородок, — предполагаю, что это его рука. Одна из.
— Ты предполагаешь?
— Да.
— А поточнее никак?
— Видишь ли, в чём дело, — охотник коснулся пальцами гладкой поверхности «серпа», явно наслаждаясь созерцанием этого органического оружия, — данного куска Гусляр лишился спонтанно, пулей оторвало. И вот этого ещё, — выложил он на стол пластину. — Мёртвого тела мы не видели, в землю гад зарыться успел. Но в том, что тело уже мёртвое, я практически не сомневаюсь. Уж больно много оно свинца впитало. Не живут с таким содержанием тяжёлых металлов в организме.
— Предполагаю… Практически… — скривился настоятель. — Стареешь, Кол. А ведь было время, — обратился он к Стасу, тыча пальцем в охотника, — врал в лицо, да с таким задором, что плакать хотелось от благодарности, душу вынимал.
— К чему ворошить? — откинулся Коллекционер на спинку стула. — Один раз всего и обманул-то. Не обманул даже, а так, приукрасил слегка.
— Приукрасил?! — Фома подался вперёд, от чего ножки кресла заскрипели, царапая дощатый пол, и снова начал апеллировать к Стасу: — Этот брехун двенадцать лет назад сослепу завалил брата нашего, Никанора!
— Ну, началось…
— Да. А мне наплёл, как героически сражался против своры обдолбаных Навмашевцев, и как потом на плечах выносил с поля боя истекающего кровью друга. Нёс-нёс и не донёс, помер Никанорушка. Ой, сколько там сожалений было, сколько клятв отомстить за брата. А я, дурак, ещё его успокаивал, отговаривал, боялся, что и впрямь резню учинит, а нам потом расхлёбывать. Пиздобол. Прости Господи, — перекрестился настоятель. — И как ему теперь верить?
— Мне верить не нужно, — спокойно ответил Коллекционер. — Ты глазам своим верь.
— Глаза мне покуда не врали, — кивнул Фома. — Бог миловал. Только, вот беда — не видят они здесь гусляра мёртвого, а видят… Да я не знаю даже что и за херня тут валяется.
— Это рука, — напомнил Стас. — Правда. Я сам там был. Кол не врёт.
— За него, — указал Фома на охотника, — лучше не ходатайствуй, Станислав. Никогда. Он любому мозги задурит. И не сообразишь, как так вышло, что тебя по его милости за жопу взяли, да ты же и виноват во всём оказался.
— Ладно, — Коллекционер поднял со стола отстреленную конечность и повертел, любуясь. — Гусляра ты не видел, сравнивать не с чем. Но ведь тебе известно, какие эта тварь раны оставляет?
— Да уж, насмотрелся.
— Ну так и проверь.
— А вот и проверю, — настоятель поднялся, опершись кулаками о стол, и с вызовом глянул на охотника.
— И проверь, — невозмутимо повторил тот.
— Дай сюда, — Фома наклонился вперёд и схватил объект спора. — Митька! — крикнул он, дёргая за свисающее из стены кольцо на верёвке.
Снизу послышалась дробь шагов по лестничным ступеням, и в кабинет влетел запыхавшийся подросток лет пятнадцати в длинной холщёвой рубахе и чёрных штанах заправленных в короткие сапоги.
— Звали, отец-настоятель?
— Быстро дуй к Хрящу. Скажи, чтоб раба подобрал негодного, но не шибко тощего. Пусть в карцер отведёт.
Митька энергично кивнул и бросился исполнять приказ, но остановился в дверях и, обернувшись, боязливо поинтересовался:
— Живым держать прикажите?
Настоятель ненадолго задумался.
— Да, живого пущай оставит.
Стас вопросительно посмотрел на Коллекционера.
— Следственный эксперимент, — пояснил тот буднично невозмутимым тоном.
Карцер — небольшое бревенчатое здание, лишённое окон — находился возле рабских бараков. На подходе группу из трёх «естествоиспытателей» и пары неотлучно следующих за Фомой охранников ожидал пугающей наружности субъект — здоровенный, под два метра ростом, мужик, слегка рыхловатого телосложения, с огромным брюхом и блестящим лысым черепом. Отсутствие растительности на скальпе с лихвой компенсировалось чрезвычайно густой торчащей вперёд бородищей, которая расходилась от мясистого лица почти ровным чёрным полукругом. Мощные волосатые предплечья тянулись из-под закатанных по локоть рукавов и оканчивались чуть выше колен лопатоподобными грязными кистями. Будучи сжаты, эти мозолистые рабочие руки стали бы парой кулачищ размером в полголовы каждый. Серую просоленную потом рубаху от середины груди закрывал кожаный фартук «украшенный» множеством заплат и двумя большими квадратными карманами, свисающий до самых голенищ тяжёлых, обитых железом сапог с толстой подошвой. Жутковатый верзила смотрел на приближающегося настоятеля полубезумными выпученными глазами и безостановочно кланялся, делая короткие движения вперёд туловищем.
— Здорово, Хрящ, — поприветствовал его Фома, чем вызвал бурную реакцию, проявившуюся возбуждённым мычанием и ещё более активными поклонами. — Приготовил?
Здоровяк остервенело затряс головой, указывая в сторону карцера, после чего неуклюже подскочил к двери и, открыв её, замер в раболепном поклоне.
— Молодец, дружок, молодец, — похвалил настоятель. — Ну-ка, что тут у нас?
Все трое и Хрящ проследовали в полутёмное, освещаемое одной керосиновой лампой помещение. Охранники остались снаружи.
— Угу, — Фома смерил взглядом привязанного за руки человека. Верёвка шла через кольцо в потолке, а конец её был обмотан вокруг крюка вмонтированного в стену. — Он выглядит здоровым.
