— Но и мы сами — часть нашего человечества! — повторил Итагаро слова Фиар. — И разве нет у нас права знать, что с ним происходит, знать правду о нём самом и мире, в котором оно существует?
— И что, по-вашему, будет конкретно с вами? После того, как узнали такую правду?
Леденящая тишина повисла в аппаратной — но всего на мгновение.
— Узнали не мы одни… — начал Талир.
— И разве сами стали от этого хуже? — добавила Фиар. — Или меньше пригодимся обществу и государству с нашими способностями?
— И мир от этого на самом деле не рухнет… — продолжил Итагаро, будто подхватывая эстафету. — Как не рухнул от многих других открытий…
— Нет, а лично ваши судьбы? После того, что, как бы ни было, совершили именно вы?
— А как это рассматривать безотносительно к тому, что и когда было совершено с нами самими? — ответила Фиар. — И вам же наверняка известны — или скоро станут известны — наши биографии. И вы сможете, просмотрев соответствующие материалы, представить себя на месте любого из нас…
— Но речь не обо мне на вашем месте — а именно о вас, и вашей конкретной вине, — Адахало на экране чуть изменил позу, будто в самом деле рассматривая лежавшие на столе (но не видимые на экране) бумаги.
— И как вы её определите? Как и за что, по вашему, должен расплачиваться человек, биологически или психологически иной, чем большинство? В чём и какую справедливую расплату вы видите для того, кто и так страдает без вины, потому что его не хотят понять, боятся и считают опасным лишь за то, какой он по своей природе, хотя он — тоже человек, и стремится быть полезным обществу? — решилась Фиар. — Ну вот сейчас как самых страшных в истории преступников вам представили — и человека с аллергической кожной реакцией на одежду из многих видов ткани; и того, у кого, возможен спонтанный пирокинез; и вообще — людей, переживших такое и в таком возрасте, что кто-то другой сошёл бы с ума… Какую их расплату, и за что, вы считаете справедливой? Вы, с вашим простым и здоровым детством, в котором вас не обвиняли в массовом убийстве, или — что вы предали всё человечество, не сдавали в чужую семью, в приют или в монастырь по ошибке вместо кого-то другого, не преследовали по законам кровной мести, не тащили тоже по ошибке на хирургические операции, не толкали с седьмого этажа?.. А мы действительно ещё дети — но это взрослые вспоминают, только когда надо заявить о нашей неполноценности или угрозе обществу с нашей стороны, а не когда тяжело и страшно нам самим!
— Подожди, не надо так… — прошептал Ратона. — Ещё поймёт как просьбу о милости…
— Или давай уж — о гарантиях безопасности для наших семей? — предложил Талир.
— Как будто всё верно, — ответил Адахало (если в самом деле он), судя по странно отрывистым движениям на экране, перебирая бумаги. — И аллергия, и пирокинез, и кровная месть… Но вот, с другой стороны, смотрю: и какая-то драка на набережной, и — Лартаяу Убалури регулярно не ночевал дома…
— В связи с астрономическими наблюдениями! — не выдержал Лартаяу. — Вы лучше спросите меня самого…
— … И какое-то подозрительное посещение дома Фиар Балхарт в ту ночь, — продолжал Адахало, как бы не слыша его. — Как бы солдаты конвоя, посланные за заразными больными — но потом их никто не видел, а на месте найден только один солдат, оставленный там раньше, и то без сознания… Зато предположительно вашу посадку в автобус подтверждает только один человек — хотя свидетелей, по его же сообщению, было много. И ещё — накануне ночью в разных местах города замечены подозрительные группы подростков, хотя не уточняется, чем подозрительные…
— Разве можем мы отвечать за всех, кто казался кому-то подозрительным? — ответила Фиар. — А драка — не затем ли и устроена, чтобы в ходе её незаметно осуществить внушение? Да, это возможно, и у нас была такая мысль…
— Зачем… — шёпотом вырвалось у Джантара. — Не надо выдавать такое…
— А что делать? — ответил Ратона. — Его всё равно не найдут. Ну того, внушавшего… А нам надо спасать себя и свои семьи…
— … Правда, была ещё какая-то группа в двадцать человек, — продолжал Адахало. — Которую тоже видели и в автобусе, при выезде из города, и потом, смотрю — в разных местах по целой трассе…
'Но всё-таки — кто же это? — подумал Джантар. — Или лучше и не вникать?'
— … Один взрослый — и дети разных рас, — продолжал Адахало. — Кстати, ограбили и раздели донага человека, который не захотел пойти с ними на какое-то дело, вот он и доложил… Но тут уже вы по расовым типам никак не подходите. Каймирцев он запомнил всего двоих, но был по крайней мере один дмугилец…
'Двоих… Донот и Ратона! — потрясённо понял Джантар. — Остальных в темноте не разглядел — на наше счастье! И вот не знаешь заранее, кто готов предать… И — объясняя что? Отсутствие штанов?..'
— … Так что это — как будто не вы… Ну, а вы, получается, ни в чём не виноваты? Вас просто использовали, а сами — ни при чём?
— А в чём были бы виноваты вы на нашем месте? — переспросила Фиар. — Опять же, представьте в нашем возрасте себя — даже не могущего понять, как вас использовали, что и когда внушили!
— Да, с вами трудно спорить, — ответ снова заставил Джантара вздрогнуть. Ведь прозвучало… точно, как в тех, первых радиопереговорах! Могли ли так странно повторяться слова разных людей? — И всё равно компетентным органам придется во всём этом разобраться, — продолжал предполагаемый Адахало с экрана. — И кому-то — ответить за содеянное им…
— Кажется, надо идти в открытую до конца, — прошептал Итагаро.
— И чего вы хотите? — переспросила Фиар. — Чтобы наши редкие способности — с которыми мы, согласитесь, полезны обществу и государству — были разрушены в попытках вырвать под гипнозом из нашей памяти какую-то правду об этих событиях? Или чтобы мы — с такими способностями и проблемами со здоровьем — несли ответственность как обыкновенные преступники? Тем более — за что?
— При том, что действительно чувствуем в себе способность узнать и понять больше других? — добавил Итагаро. — И само по себе раннее развитие — не порок, не грех, не вина! И вы не считаете, что нас надо использовать там, где можем пригодиться — наоборот, все наши задатки, не раскрывшись, должны быть погублены формальной ответственностью за то, чего не понимаем сами? Главное — было бы кого представить нашему человечеству как виновников случившегося? И именно мы — такие, как есть — по- вашему, достойны этого?
— А вы что предлагаете? Простить вам всё, да ещё фактически допустить к работе с особо секретной информацией — чего удостаивается далеко не всякий взрослый? Так я вас понимаю?
— Если до конца честно — да, — подтвердил Итагаро. — Мы реально представляем себе, на что способны, и где можем пригодиться — именно такие, как есть. Вот и вопрос: стоит ли то, что можно вырвать из нас под гипнозом — того, что этим можно повредить и разрушить? И какой-то вины в случившемся — за собой не чувствуем!
— Вот даже как ставите вопрос… — в безжизненно-сухом голосе с экрана, кажется, мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Потому что хотим быть полезны обществу такими, как есть! — твёрдо ответил Лартаяу. — И не собираемся становиться жертвами за чужую гипотетическую вину, поскольку нет более подходящих подозреваемых!
— Хотя понимаем: и вам сразу трудно решить, как к этому отнестись, — наконец решился Джантар. — Просто наскоро найти виновника и предъявить нашему человечеству — или отнестись как к очередному повороту в истории? Может быть, случилось не преступление, за которое надо кого-то примитивно покарать — а это вершится судьба самой нашей цивилизации? И мы, если орудие — то судьбы, а не конкретного преступника, врага человеческой культуры!
— Ну, такими врагами вас объявлять никто не собирался… — ответил Адахало, казалось бы, вопреки сказанному ранее.
— С нами уже многие так говорили, — напомнила Фиар. — Будто мы — самые страшные преступники за всю историю…
— А вот не задумывались вы: от каких конкретно видов членистых могло произойти человечество Иорары? — вдруг спросил Адахало.
У Джантара в груди замерло дыхание. Такого он никак не мог ожидать…
