вывороченные камни, обрисовывала край трещины. Карваль впереди вполголоса выругался и пошел еще быстрее.
Южане сосредоточенно топали за своим вожаком, а вот что они чувствовали? У Литенкетте было полсотни людей, и только троим, не считая самого Эрвина, стало на тракте не по себе. Только троим из пятидесяти рожденных рядом со Щитом Скал! А вдруг в Старой Эпинэ хранится реликвия Молний? Должна же она где-то быть! Ричард принялся подбирать слова для расспросов, потому что иначе оставалось взвыть и броситься назад, сбив с ног Дювье. Юноша словно бы видел себя, замахивающегося на чесночника, себя, хватающего палку, себя, шмыгающего в лохматые заросли... Это было так странно — высунуться в будущее, юркнуть назад и ничего не сделать. Следовало подозревать Карваля, а Дик не верил тропе, ночи, луне, он тысячу раз мог кануть во тьму, а вместо этого ускорял шаг, чудом не наступая на пятки молчащему Тератье. Святой Алан, хоть бы выругался кто, сколько можно идти?
Впереди раздался глухой рев, будто обрушился в водосток подтаявший снег, и Дик с разгона ткнулся в солдатскую спину. Сержант обернулся, его лицо было каким-то желтым, но он не боялся, значит, ничего не замечал, ничего, кроме ночного броска через плоскогорье.
— Овраг тут шальной, — бросил чесночник, — вроде и дождей нет, а корячится... Видать, от трясучки этой.
— Да, — подтвердил спереди Карваль, — Надоры ненадежны.
Тень одинокого дерева перечеркнула трещину, превратив ее в подобие черного меча. Куда они шли, Ричард не представлял и не был уверен, представляет ли это Карваль. Бьющий крыльями страх, будто пыль, вздымал страшные сказки, где разбойники бросали жертву в лесу или на перекрестье заброшенных дорог. Это и стало ответом. Пленника велено отпустить, вернув оружие, но вряд ли до Робера дошло, что приказ должен быть предельно четким, а Карваль... Мелкая погань всегда сумеет нагадить. Бросить среди трещин и оползней — это ведь тоже отпустить. «Монсеньор, я оставил герцога Окделла за Лукком, как вы и велели...» Очень просто и по-южному подло, но делать нечего. Самое лучшее — остановиться и небрежно бросить мерзавцам, что дальше Повелитель Скал пойдет один. Ричард так бы и поступил, будь это другая ночь и другое место. Какой бы сволочью ни оказался Карваль, одиночество и нечто, подобравшееся совсем близко, еще хуже, хотя...
Дикон уже оставался один и в степи, и в горах, а в Варасте даже чувствовал нечто подобное, и ничего не случилось. Значит, пора прощаться! Решено, он посылает мерзавцев к Леворукому, возвращается в Краклу, ищет гостиницу и ростовщика, закладывает пару перстней...
— Господин Карваль! — окликнул Ричард. — Потрудитесь остановиться.
— Чего еще? — Карваль не откликнулся, откликнулся Дювье. — Ногу свернул, что ли?
— Дальше я пойду сам! — отрезал Дик. — Собаки мне больше не нужны, а с надорскими волками я как-нибудь справлюсь.
— Справитесь? — Карваль резко, словно во время смотра, повернулся. — Это вряд ли. А один вы пойдете, когда окажетесь в своих владениях. Здесь дерево. Легло мостом, выглядит надежно. Тератье, проверь.
Алва перешел бы первым. И Альдо, и даже Эпинэ, а этот...
6
Лауэншельд не забыл поросенка, которым его угощал в день знакомства Реддинг. Долгов полковник не любил, сегодня у него была последняя возможность расплатиться, и личный представитель кесаря вместе с парой офицеров занял позицию среди «фульгатов», собираясь любой ценой доставить талигойцев к своему столу. Увы, операция откладывалась — упустить знаменитую тюрегвизе никто не хотел, а Уилер ждал маршала. Не потому что начальство, а потому что «на счастье».
Сомневающихся в удаче Савиньяка в армии не осталось, расходились в том, стоит ли кто за плечом Проэмперадора, и если стоит, то кто. Чарльз в спорах не участвовал, болтовня про Леворукого его откровенно бесила. Без зазрения совести пущенное в ход суеверие, хоть и шло на пользу, маршала не украшало. Как и прочие кульбиты. Давенпорт понимал, что Савиньяк вылепил успех из безнадежности и наглости, полностью подтвердив собственные, сказанные еще в Надоре слова. «Леворукий» пожертвует всеми без жалости и колебаний. Собой тоже, но любви это не прибавляет, разве что уважения и жалости к раз за разом пьющим здоровье «нашего» живым — пока живым! — людям. Разменной монете, которой Проэмперадор расплатится и забудет, как забывают о стоптанных сапогах...
— Слушай, друг. Если у тебя несваренье, так и скажи.
— Нет!
— Чего нет? Несваренья? Тогда что есть? Оно заразное?
— Ничего! — рявкнул Чарльз и устыдился. Уилер был славным малым, пусть и навязчивым, и потом... Если хочешь перейти в полк, не бросайся на будущих товарищей, ты как-никак талигойский капитан, а не собака. Давенпорт отлепился от сосны, которую почему-то подпирал.
— Скоро полночь, — для поддержания разговора Чарльз глянул в полное низких горных звезд небо, — совсем скоро...
— Да придет он! Развяжется с Медведем и придет. Тогда и откроем.
— Я не про то...
— А про что? Что ты ходишь как неподоенный! Где блеск в глазах? Пуговицы не заменят, драй не драй! Или... что-то не так? С горами?!
— Ты им надоел! — Проклятье, он научится держать себя в руках или нет?! Нашел когда беситься...
— Это
— Авангард так авангард! — Чарльз попробовал улыбнуться, и у него вдруг вышло. — Пойдем Реддингу поможем. Я все-таки при начальстве отираюсь, хоть какой-то толк!
— Отираешься ты! Как еж о морду! Ладно, пошли, пока Шлянгер все не выдул...
Реддинг беседовал с Лауэншельдом, вернее, это раскрасневшийся Лауэншельд беседовал с Реддингом. Полковник все еще воевал. Не с Талигом — с дурным светлым бергерским пивом и Фридрихом, утопившим собственную репутацию и забрызгавшим репутацию гаунау, что «медведю» было как нож острый. Честь мундира требовалось спасать, и Лауэншельд спасал, не щадя отсутствующего принца.
— ...не только уцелевших под Ор-Гаролис своих, — возмущался из-за горки костей полковник, — он именем его величества сорвал с места несколько ближайших гарнизонов...
— И набрал тысяч двадцать пять, — поддержал беседу откровенно веселящийся Реддинг. — Но артиллерии и конницы у вас маловато было... Маловато, чтобы делать то, что делали вы...
— Не мы! — Лауэншельд впервые за время знакомства позволил себе крик. — Фридрих!.. Да, наши генералы были полны решимости восстановить свое доброе имя, но они не желали делать глупости по приказу этого... этого...
— ...надутого болвана! — проревело слева и сзади. Его величество Хайнрих в распахнутом камзоле или чем-то вроде того стоял, уперев руки в бока, и взирал на своего полковника. Рядом алел Савиньяк. Этот, само собой, не расстегнул ни единой пуговицы.
— Сидеть! — рявкнул Хайнрих на вскочивших гаунау. Лионель просто небрежно махнул рукой. Хвала Создателю, правой...
— Его высочество немало сделал для победы талигойского оружия, — заметил он. — По справедливости его следует наградить, но в Талиге до сих пор нет соответствующего ордена.
— Так введите! Орден... Полезного Дерьма! — предложил Хайнрих. — Он вам еще не раз пригодится!
— Золото и очень темный янтарь, — кивнул маршал. — С мечами для военных и без оных для невоюющих особ. Я скажу об этом регенту и обрисую заслуги его высочества, но янтарь придется закупать у вас. Это не талигойский камень. Уилер, вы не передумали открывать бочонки?
— Мой маршал... Только вас и ждали...
— ...и его величество, — уточнил дипломатичный Реддинг.
Хайнрих чего-то хрюкнул. Довольно-таки благодушно. Уилер исчез во тьме, Сэц-Алан и порученец
