— Я не трогаю.
— Ты слушай! С этой вашей столицей... Уже скоро. Где пусто, туда течет, течет и топит. Если не пусто, оно возьмет. Не посмотрит кого, просто возьмет к четырем лунам! Ты видела. Так и будет, если не влезем! Ты хоть что-то сделала?!
— Я написала... маршалу Савиньяку. Он мне поверил, бергеры тоже поверили. К нам приезжал человек от регента и расспрашивал. Герцог Ноймаринен...
— Регент — дурак, они все дураки... Даже мой. Гордится, что малявка может... Мы — нет, она — может, но так нельзя! Пусть все будут, пусть каждому — свое, а не одно общее, что слизнет...
Пусть все будут! Иначе не сказать. Эйвон, Айри, Мирабелла с девочками, их не вернешь, но те, кто остался... Пусть все они живут! И кошка Катарина, и дура Одетта, и маменька с ее кудряшками, морщинками и коготками... Пусть живет долго, даже если сожрала твою молодость и пытается изодрать то, что еще осталось...
— Эй! — проревело под ухом. — Эй, ты опять?! Кто он? Имя! Назови имя...
— Не надо, — устало попросила Луиза. — Зоя, никакой это не «он»... Нет у меня «его». Я письмо от матери получила, вот и вспоминается весь вечер то одно, то другое. Когда я молоденькой дурочкой была, она меня почти съела. Я в зеркало глянуть лишний раз боялась, не то что на кавалеров, а мать... такая красивая, в оборочках... отставляла пальчик и завязывала бантики! Мне завязывала, с моей рожей! Это как ворону желтеньким красить — сразу ясно, что не морискилла.
— Матери могут! — Лицо Зои стало обиженным и чуть ли не юным. — Моя тоже... Сорок раз на дню про мужчин, которые женихи и которые не женихи. Сперва «пора-пора-пора», «надо-надо-надо», потом «поздно-поздно-поздно», «скорей-скорей-скорей!» Я сижу, а она зудит! Смотрит на меня и талдычит, что опять не так... Я ночи напролет ревела, мол, жениха все нет, а они ведь могли быть! Могли, сожри ее зубан, если б меня из дома выпускали, а потом он... этот... Я ему и его кощенке драной... все высказала, все! А мать опять... Замуж-замуж-замуж... Пусть не любит, пусть с любой холерой лижется, но чтоб был! Чтоб все знали, что есть! Муж. Мирить меня с этим... хотела. Сама так жила, и чтобы я как она...
— Отцы, матери... Они все так! — Зоя выходец, ее нельзя брать за руку. И по голове гладить нельзя! — Им надо, чтобы мы одевались как они, ошибались как они, правы были как они... Я поддалась, это ты у нас... капитан... Устояла!
— Да! — Зоя гордо вскинула голову. Все-таки в шляпе ей лучше. — Я не пошла на поводу! Я ждала и дождалась своего, только своего счастья, а не такого, как хотели они! Я не отдала себя ни одному из тех скотов, что мне приводили, а ушла в море... Пусть я проиграла из-за штанастых тупиц, пусть меня взяли в плен, так лучше, чем отдать себя поганому уроду!
— Без сомнения, — ровным голосом согласилась Луиза, и тут в дверь постучали громко и отчетливо. Погасла, мигнув, свеча, хрипло заорал в своем узилище затихший было Маршал. Капитанша поднялась.
— Не открывай! — закричала Зоя. — Нет! Это он! За тобой! Не открывай.
— У соседей свекор болен, там не спят. Еще увидят...
— Не увидят! Горячие слепнут, если чужие... Не пускай его! Он уже не твой!
— Не мой, только дверь этого не знает.
Луиза махнула рукой и вышла в прихожую. Зоя топала сзади, уговаривала не открывать. Маршал вопил, стук не прекращался. Капитанша глянула в дверное окошечко — на крыльце высился «муж и супруг». Точь-в-точь такой, как в Октавианскую ночь, а у соседей светилось окно. Слепнут там или не слепнут, но поостеречься не помешает.
— Эй! — велела Луиза. — К черному ходу. Живо!
Арамона кивнул и пропал. Зоя, громыхая, как катящаяся бочка, рванула к кухне. Кошачьи крики перешли в вой, на лестницу выскочила, завязывая ленты на нижней юбчонке, Селина. Хорошо, слуги в доме приходящие.
— Мама, — мяукнула дочка, — там еще кто-то? Кроме Зои?
— Папаша твой там, — объяснила Луиза. — И чего приперся?!
— Мама, ты помнишь, что он... не живой?
— Помню.
В кухне вкусно пахло соусом, будто под окном и не шлялись всякие. В сапогах с белыми отворотами. Селина бросилась зажигать лампу, блеснула неубранная тарелка, промчался по стене застигнутый врасплох таракан. Зоя уже загораживала дверь этим, как его, галеасом.
— Не пущу! — объявила она. — Он мой! Я его не отдам... Оставайся горячей, оставайся здесь!
— Мне еще детей в люди выводить, — огрызнулась капитанша. — Спрошу, что надо, и пусть проваливает.
— Ты его не станешь звать?
— Не стану! — Две бабы, одна тень, один муж... — Пропусти.
Чтобы снять все навешанные кухаркой крюки и цепи, нужно было целыми днями не иголкой тыкать, а молотом махать, но Луиза справилась. Покойный супруг топтался у порога, воскрешая былые деньки. Госпожа Арамона почувствовала, как руки сами упираются в бока, но ее опередили.
— Ты к ней? За ней?! — взвыла не хуже Маршала Зоя. — После всего... Обещал близко не подходить, а сам?! Предатель! Все вы такие... Ублюдки штанастые, только б прижать кого!.. Потаскун талигойский!
— Да разве ж... Крупиночка моя, разве ж я за ней... Ну зачем она мне? Вы же сами... Ты же сама... того... звала меня... Я услышал, все бросил... Думал, как тогда, а ты... За что?!
— Так ты ко мне шел? Ко мне?!
— Ха! Не к коряге ж этой! А ты тоже...
— Эй! — вмешалась «коряга». — Раз уж явился, так скажи...
— Только ты его не зови! — взвизгнула Зоя. — Он же... Он, если войдет, должен будет кого-то... Он тебе все тут изгадит! Не со зла... Просто холод с ним, понимаешь? С ним, не со мной... Остынет все — стены там, ковры...
— Да не стану я его звать, — заверила Луиза, — с порога поговорю. Где Цилла?
— Ходит, — лупнул глазами муженек. — Ходит и ждет. Короля своего ждет... Дня своего ждет. Не было ей счастья, заперли капелюсеньку мою... Подумаешь, ленточку взяла! Из-за малости такой... Да все ваши цацки одной слезиночки деточкиной не стоят! Вот и ушла она... От вас ушла, от злобы вашей...
Так и было! Так оно и было. Цилла плакала, боялась, пришел папенька, она бросилась к нему. Арнольд дочку в самом деле любил, а она? Она пыталась быть справедливой, только выходило ли?
— Мама... Мама, стой! Мама!!!
— Что? Что такое? — Почему перед ней Селина? Загораживает дверь? Кошка вопит... Прямо в доме. Это не Кошоне? — Арн...
— Мама! Не зови его по имени! Не спорь с ним! Зоя, уведи его...
— Девочка моя! Крупиночка... Осталась без ленточки... Ничего, у меня денежка есть. Хочешь денежку? На штучки на всякие? Девице ж надо, чтоб чистенько все было... аккуратненько...
— Спасибо, папенька. У меня всё есть!
— Всё? А отец, а сестреночка, а подружки, а жених?
— Есть у нее жених, — брякнула Луиза, — не тебе чета! Зоя, правда, шли бы вы отсюда!
— У Циллоньки король будет, а у нашей бедняжечки?
— Принц... С голубыми глазками!
— А золото? — подбоченился Арнольд. Не Арнольд он! Забудь имя, забудь!
— Не нужно нам твое золото!
— Оно не мое... Оно лежит... ждет... Золото для золотка. Оно не злое... Чистое. Возьмите на тряпочки... От сердца ж даю... Вы... вы обе... Брезгуете, да? Отцом, мужем брезгуете?
— Мужем? Мужем?! Ах ты ж!
— Золото...
Скотина... Пьяная, жадная красномордая скотина, но от нее родились дети. Этого не отнять. Каков муж, все равно, дети — твои.
— Спасибо, папенька. Мы с маменькой, если будет нужно, заберем. Мама, оно в самом деле не злое...
— Берите! Всё берите, родные мои, любименькие... Кровиночки...
