не понравится. Разумеется, они запомнят торопыг, про которых даже слепой по слуху скажет, что они гонят как сумасшедшие. Разумеется, запомнившие наперебой станут отвечать на расспросы, а расспросов долго ждать не придется...
Тряхнуло. Да, это тебе не матушкины рысаки. Гудрун вякнула и, стараясь удержаться, выпустила когти. Началось.
— Сама захотела, — буркнул Руппи и откинулся на подушки. Он заранее решил считать скачку качкой, но сухопутная болтанка на поверку оказалась тошнотворней любого шторма. Возможно, потому, что не была опасной.
2
Маленький кардинал был терпеливей маленького генерала, и Арлетта не выдержала. Она бы посидела у норки еще, если б не свара у кавалерийских казарм, очень графине не понравившаяся, извинения же Сэц-Арижа ее попросту напугали. Тормошить военных смысла не имело, они и так делали все что могли, и Арлетта отправилась в Ноху.
Ждущий вечера город казался настолько мирным, что беспокойство поджало хвост уже у Ружского дворца, но графиня не любила возвращаться. Если Левий уклонится от встречи, появится повод задуматься, но кардинал принял гостью немедленно и с распростертыми объятиями. Даже слишком распростертыми для духовной особы. Что ж, олларианке эсператист не священник. Арлетта согласилась выпить шадди и не прогадала: кардинал знал толк в «усладе шадов». Арлетта следила за красивыми руками и вспоминала придворную молодость. Она с детства любила горечь, а фрейлин пичкали сластями. Северная королева если и пила шадди, то со сливками и сахаром, превращавшими чудо в приторные помои, а потом вздумала угостить Алваро Алву морисским напитком. Угостила...
— Прошу вас. — Кардинал торжественно водрузил на стол поднос с настоящими багряноземельскими чашечками. — Я ни в чем не ошибся? Вы так внимательно наблюдали...
— Простите. — Прозвучит двусмысленно, ну и прекрасно! — Я вернулась в собственную юность, тогда в Олларии шадди почти не пили. Вкусы королей для подданных если не закон, то намек...
— Иногда наше отвращение не что иное, как предчувствие. — Кардинал устроился напротив Арлетты. — Если я не ошибаюсь, за Померанцевым морем гость берет чашку первым, а Франциску Второму и в самом деле следовало избегать шадди.
— Он сам не заметил, что умер, — задумчиво произнесла графиня. — Другие не замечали, что он жил.
— Рафиано всегда умели подбирать слова.
— Вы знакомы с кем-то из моих родичей? — Некоторые вещи Арлетта предпочитала прояснять сразу.
— Не более, чем с Иссерциалом или Лахузой. Притчи экстерриора Талига пересказывают многие.
— Вас занимают притчи или экстерриоры?
— И то и другое. Что поделать... Оноре занимал исключительно Создатель, Юнния уже ничто не занимало, но дела орденские требуют мирских знаний.
— Ваши знания привели вас в Талиг, — уточнила сестра экстерриора. — Магнусом Милосердия стал другой.
— Стал. — Кардинал посмотрел сквозь поднимавшийся над чашечкой пар и улыбнулся. — Мне бы следовало сказать что-то вроде «мир его праху», но вряд ли крабы сие допустят.
— Насколько я знаю крабов, нет. Когда вы выбрали Талиг? Когда не стали магнусом?
— Магнус не может выйти из другого ордена, и это в общем-то правильно... Человеку несвойственно жить без корней. Став Савиньяк, вы не перестали быть Рафиано, покойная графиня Ариго осталась графиней Борн, а ее дочь — графиней Ариго. Служители Создателя порывают с миром, но обретают корни в том ордене, что принимает их. Я вручил себя Славе. Что вы думаете о моем шадди?
— Вы ждете откровенного ответа?
— В том, что касается шадди, — безусловно. Герцог Эпинэ не избалован, его похвалы льстят, но не способствуют совершенствованию.
— Я привыкла к другому сорту. — Шадди, Иссерциал и убийство... Неплохо для первого разговора, если Левий в самом деле знает про Кару. — Западные зерна дают более мягкий вкус.
— Зерна Зегины резче, хотя бодрят те и другие одинаково. Я смешиваю запад и восток один к трем, но готов изменить соотношение по вашему вкусу.
— Не стоит. — Пусть скажет еще что-нибудь... светское.
— Вы мне доверяете?
— Не совсем, — сощурилась Арлетта. — Говорить о доверии имело смысл до того, как возрадовались крабы. Сейчас Талиг вам нужен, значит, вы можете быть лишь на нашей стороне.
—
— Не понимаю. — В самом деле не понявшая намека графиня тронула ложечкой гущу. — На что вы рассчитываете? Что я откажусь от второй чашки?
— В таком случае я поступил бы проще и подал шадди по-эйнрехтски.
— Вы знаете мои вкусы?
— Нет, но я знаю вкусы рожденных у Померанцевого моря, а про корни мы уже говорили. — Его высокопреосвященство изящно, как фехтовальщик или танцор, поднялся и направился к жаровне. — Ваш визит, сударыня, застал меня врасплох. Не скрою, я хотел просить Эпинэ посодействовать нашей встрече, но не раньше, чем получу ответы на свои письма от регента и Проэмперадора Юга. Как говорят в Эпинэ, вы же не станете заказывать соус, пока форель еще в ручье?
— Я — нет, но я не граф Валмон, а графиня Савиньяк. Если Валмон захочет форель, у него будет форель, а раз так, почему бы не выгадать время на приготовлении... соуса?
3
Рихард поджидал в роще на берегу Зенке. На темнеющей дороге было пусто, издали доносился собачий лай, ленивый и сытый. Эдакая идиллия, в которой погоням, заговорам и казням просто нет места. Вырвавшийся из тряского ящика Руппи блаженно потянулся и плюхнулся на траву. Максимилиан обтирал подуставшего Краба, «кучер» осматривал колеса. Фельсенбургу было стыдно за собственное безделье, но отупение перевешивало совесть.
Подошел Рихард, уселся рядом, протянул флягу.
— За удачу!
— За нее! — Один глоток, и хватит, эта роща — только передышка. — И за нас.
— Как все прошло?
— Согласно диспозиции. Даже странно...
— Господин Кальдмеер здоров?
— Не слишком.
Надо быть разговорчивей, только язык ворочаться не желает. Это даже не усталость. Наверное, так чувствуют себя осенью деревья — все идет как положено, но сам ты колода колодой, только деревьям не забираться в седло... Полчаса на бережке, и они разъедутся. Моряк отправится к морю, кавалеристы с шиком переедут Зенке и, чередуя рысь с галопом, поскачут дальше, на Метхенберг, чтобы к утру загнать колымагу в болото и с упряжными в поводу повернуть на юго-восток, возвращаясь к месту службы. К ночи лишних лошадей отпустят, и волочащиеся поводья расскажут любому о разгильдяе-хозяине. То, что Руппи успел понять о подданных его величества, подсказывало: искать оных разгильдяев, дабы вернуть им собственность, никто не станет...
— Руперт!
— Да?
